Любовь нам все прощает

Иголкина Леля

— Всегда в отношениях виноваты оба, Женя. Слышишь, оба! Зачем уехала тогда? Почему сопротивлялась? Отказывалась от моего присутствия? Ты там хоть скучала без меня?

— Очень! Очень! Очень! Ты не представляешь, как… Тысячу раз пожалела…

— А почему ни разу не позвала? А вместо этого…

Тишина! Женька клацает зубами и быстро удаляется.

— Это река, детка. Иди сюда, не надо. Женя, это лед! Там небезопасно.

По-моему, она меня не слышит.

В этом году наш водоем стремительно замерз,

и я надеюсь, что сейчас под нами устойчивая корка льда, потому как в противном случае — мороз, вода и бешеное непредсказуемое течение.

Темно, но в снежном зареве все четко видно. Женька шестерит впереди меня, прокладывая ножками ледовую лыжню, тихонько хнычет.

— Ты замерзла, чикуита? — в спину ей кричу.

— Нет.

— Пойдем домой, Женечка, я прошу.

— Нет, я не хочу.

Упертая кубинка! Где мы с ней вообще сейчас находимся? Это русло, середина той самой водной глади или ближний противоположный край, крутой или пологий берег, или мы неспешно добрели до Турции. Твою мать! Неужели тандем Смирнов-Рейес и немножечко Колумб достигли берегов двух Америк?

Я опускаю голову и всего лишь на одну секунду отвлекаюсь, заинтересовавшись чудным узором, который оставляет рифлёная подошва маленьких женских сапог. Смешно, ей-богу! Словно маленькая ящерица по блестящему снежку ползет — вот грудка, вот четыре лапки и мельтешащий длинный хвостик, как хоботок…

— Ай! Сере-е-е-е-ежа! Госпо-о-о-о-ди! Помо-о-о-о-о-ги… Сере…-женька

Твою мать! Я ее сейчас нигде не вижу.

— Женька! — кручусь на месте и, как сокол, всматриваюсь вдаль. — Где ты? Где ты? Ну? Кричи!

Она жалобно пищит, негромко стонет и как будто… Хлюпает по лужам. Нет-нет! Не может быть! Она…

Не думая, укладываюсь животом на снег и двигаюсь, как та же ящерица, к погрузившейся в полынью кубинке.

— Тише, Женечка, я уже иду. Не трать силы, просто жди меня. Слышишь?

Сережа! Сережа… Я… Умру… Боже!

Она кричит, затем выкручивается, старается подпрыгнуть и опереться на тонкий лед, но у нее ни хренульки не выходит. Женька тупо крошит кромку и с головой идет на дно.

— Не дергайся! Стоп! Рейес, не прыгай. Прекрати! Постарайся расслабиться.

Она ведь абсолютно не умеет плавать, а сейчас это еще и проблематично. Держаться в ледяной воде в одежде, в сапогах и… С блядским ужасом в глазах. Что, сука, тут поделать?

Малышка голосит и мучается, а я, все так же лежа на снегу, снимаю куртку и раскидываю, как сеть на драгоценную промысловую золотую рыбку.

— Хватайся за рукав. Женя!

— Я не могу… Очень далеко!

«Не могу»!

Я такое уже когда-то слышал.

«Больше не могу! — Заткнись, Антон! — Ты проиграл, Серго! — Да наплевать. Не отвлекай меня и не

трать на долбаные разговоры силы. — Ха-ха! Тебе не кажется, что это все зря… — Нет! — Устал и больше не могу, Серый! — Я тебя не удержу, не удержу… — Так отпусти меня, Сережа!».

Не сегодня! Резко подрываюсь и, сломя голову, бегу! Подножный лед скрипит, ревет и стонет. На это ноль внимания, сейчас главное добраться к черной дырке, в которой застряла моя Женька. Вот я и бегу! А достигнув конечной точки, укладываюсь снова на живот и быстро подаю ей руку.

— Ну же, Рейес! Я здесь! Хватайся! Я тебя вытяну — без проблем. Улыбнись, чикуита!

— Сереженька! Я больше не могу, здесь очень холодно, — девчонка плачет и, захлебываясь, стремительно идет под воду.

— Женя! Женя! Женя! Вернись ко мне, — молочу руками острый лед и во все стороны распускаю ледяные брызги. — Где ты? Где же ты? ЖЕНЯ! Вернись ко мне.

Твою мать! Нет! Все заново! Ловлю! Ловлю! Лежа на боку, упираюсь носками в подобие устойчивой поверхности и со всей дури тащу обмякшую малышку на себя — нет, не идет. Она промокла и чересчур отяжелела. Замерзла, устала и… Хочет спать?

— Женя, открой глаза! Слышишь?

— Сережа, просто отпусти меня.

Нет! Нет! Это не тот сон! Так не должно быть! Только не с девчонкой!

— ПОМОГИТЕ! — ору, что есть силы. — ЛЮДИ! НА ПОМОЩЬ!

— У-у-у-у! — скупой ответ не на шутку разгулявшейся ветреной стихии.

— Сережа, отпусти меня… Прошу… Погибнем оба.

А может быть я этого хочу! Только с ней! Всегда и всюду. На тот свет собралась, кубинка? Хрен тебе! Ни черта не выйдет!

За что это все? Господи! Ау, ты там? Ослеп, оглох или тебе, на самом деле, все равно? Ей ведь рано умирать!

— Не смей выскальзывать! Женя, кому сказал! Не отпускай руку, цепляйся за меня ногтями! Смотри только на меня и не отводи взгляд…

— Я беременна, Сережа, — она кривит ужасно бледное лицо и дергает шепчущими губами. — Прости меня, пожалуйста… Хотела… Не смогла… Ты… Был с ней… Дура, дура, дура… А-а-а-а!

Блядь!

Она беременна? Как же так? ЗА ЧТО? НЕТ, НЕТ, НИ ЗА ЧТО И НИКОГДА НЕ ОТПУЩУ ЕЕ!

— ЖЕНЯ! — перекатываюсь через водой облизанный ледяной край и погружаюсь в воду вместе с чикой.

— Я больше не могу. Прости меня, Сереженька. Устала и хочу спать…

Женька обмякает и повисает на мне, как нашейный камень, как неподъемное ярмо, но для меня она сейчас мое единственное спасение. Двигаясь по ее телу, как по непотопляемому бую, подныриваю под ее закоченевшие ножки, обхватив колени и напрягшись, изо всех сил выталкиваю девочку на твердый лед. Отодвигаю подальше от края адского колодца и наблюдаю за состоянием спасенной крошки. Она приоткрывает глазки и со слезами на глазах следит за мной: