Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Пусть они первые начнут. Я немного расклеилась, детка. Это как-то слишком нервно для меня.
— Бабушка? — наклоняюсь к ней и опираюсь руками на подлокотники. — Успокойся и ни за что не переживай. Яркая улыбка, мучача Тамара! Сияй, бабулечка, сияй!
— Детка, все нормально. Просто это тяжело. Нас с Машей разделяют километры, там, в Гаване, вся твоя семья, а ты тут со старой неповоротливой перечницей тянешь лучшие годы своей жизни. Еще эта ситуация, черт бы ее побрал. Жень, может быть, подумаешь, что здесь тебя удерживает кроме дряхлого бобыля?
— Бабуля, перестань. Ты сейчас расстроишься, начнешь плакать, а мама все по твоим красным глазам поймет, я бы, если честно, не хотела потом оправдываться перед ней за то, что до психического припадка неосторожно довела тебя…
— Эухения!
Господи! Только не это! Заморские «враги» подкрались и подло в спину нанесли двойной удар!
Медленно поворачиваюсь к экрану и ясно наблюдаю светящееся от счастья женское смуглое лицо, смешно подрагивающее и замирающее в пиксельной сетке — связь, видимо, плохая. Океан, Гавана, Куба… Практически закрытая страна!
— Мам, привет! — дарю воздушный поцелуй и по-цыгански дергаю плечами. — Слышим тебя прекрасно! Люблю тебя!
— Ты мое золотко, здравствуй-здравствуй! — она смешно перегибает голову и смотрит за мой левый бок. — Ма, привет-привет! Как ваши дела, девчонки?
— Машенька, — бабуля наклоняется вперед и машет в камеру морщинистой ладошкой, — сколько у вас сейчас времени, дочка?
— Восемь часов разницы. Половина девятого, любимая. Как дела?
Пора, по-видимому, из комнаты бежать! Я выполнила ответственное задание — как говорится, надо бы и честь знать.
— Пойду кофе сварю. Мам, пока-пока!
— Эухения, подожди! Ну что за непоседливая девчонка…
Нет-нет, я ничего не слышу, а тем более это имя. Женя! Женечка! Евгения! Но только не так! Э-У-Х-Е-Н-И-Я! Словно кактус из горшочка на латыни вызывают!
Специально надолго задерживаюсь на кухне — даю бабуле выговориться и пожаловаться на свою судьбу любимой старшей дочери, родной младший брат которой, увы, уже на небесах и молитвы старой безутешной матери не слышит. А где-то через полчаса:
— Женя, — бабушка, кажется, зовет меня. — Детка, подойди сюда.
Итак, две мелкие пузатенькие чашки, смешной кофейник, сахарница, молочник, какое-то печенье и лимончик — устанавливаю скромное угощение на поднос и по-официантски следую в комнату интерактивного свидания.
Уже ведь стопроцентно знаю, зачем туда иду! Все зря, все зря, ничего не выйдет и все напрасно! Я кремень, монолит, скала! Сказала, что не намерена, не буду, значит, обещанное буду стойко выполнять.
— Тут… Женя… Посиди, пожалуйста, со мной, — бабушка указывает на тахту, стоящую рядом с ее креслом. — Немного, детка. Оставь ты это кофе — перетерпим, обойдемся. Хоть пару минут, золотко, побудь с нами. Иди-иди сюда.
Краем глаза на экране я замечаю огромную фигуру своего отца. Он, по-моему, хочет улыбнуться — показывает зубы и машет в качестве приветствия рукой. Бабушка, по-видимому, предала меня!
— М-г-м, — рычу, выжигаю ее
— Детка, папа хотел бы просто посмотреть на тебя. Сколько вы не виделись? Женя, я прошу, золотко, не уходи, не надо.
— Нет, — шепчу ей и пячусь задом.
Бабуля наигранно смеется в видео, а мне сквозь зубы произносит.
— Он твой отец, а ты его старшая дочь. Франциско имеет право хотя бы рассмотреть своего ребенка… Женя!
Ну сколько можно-то? Сдаюсь! На цыпочках подкрадываюсь к бабушкиному креслу и медленно присаживаюсь на кровать.
— Привет!
— Прифед!
Господи, как он коверкает язык! Неужели мама не может научить его — она же переводчик, лингвист, филолог. Это же невыносимо, словно он специально режет мои уши!
— Ты такая потрослая.
Что-что? В смысле «взрослая», да?
— Эухения… Мой красаица доча.
— Меня зовут Женя, — исподлобья и под нос себе шепчу. — Я Женя, Женя, но не так…
— Шеня, Шеня, Щеня. Окей?
— Хорошо, очень неплохо, — поворачиваюсь к экрану профилем и через раз дышу. — Все? У меня есть еще дела. Слишком много, как-то накопилось, сама не поняла, видимо, запустила себя. Я могу уйти?
— Та, канещно, — очень тихо произносит.
— Женечка, напиши хоть пару строчек о своей работе, — мама моментально вклинивается. — Мне очень интересно, что там у тебя. Ты ведь ничего конкретного никогда не рассказываешь, все какие-то отговорки, шутки, заморочки, словно зайчик запутываешь свои следы. Как твоя работа, Женя? Ты вообще слышишь меня? Фу, фу, я не пойму, связь хорошая? Же-е-е-ня! Ау?
— Да-да. Мам, я все прекрасно слышу.
— Господи-Господи! — она с какой-то жалостью в глазах качает головой.
— У меня все отлично. Два месяца назад перешла на новое место — ты и так это знаешь, я ведь сообщала, но пока там обживаюсь — мне нужно время на контакт и потом, конец учебного года тоже дает о себе знать — напряженка и стабильная нервотрепка с сессией, но коллектив, что очень радует, не возрастной, скорее, средний, нормальные уверенные люди, грамотные, спокойные и терпеливые — так все возятся со мной! Вся кафедра меня удочерила, особенно старается научный консультант. В общем, все у меня хорошо. Ни на что не жалуюсь.
— А как там Всеволод, Женя?
— Все замечательно, — рисую пальцем на колене и одновременно с этим ловлю бабушкин внимательный взгляд. — Ты же знаешь, мам, что я не подведу, все смогу, и в конце концов, все будет в шоколаде.
— Вы с ним вместе?
— Мам, мне уже пора.
— Женька, я так люблю тебя. Ну что еще сказать? Ой! Детка, братья передают живой привет. Смотри-смотри, родная…
Как слайды мелькают юношеские двенадцатилетние кофейные глаза:
— Привет, Жень! — Мигель рычит и скалит зубы. — У-у-у, сестра!