Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Не язви, старик. Тебе не идет! Тем более я прекрасно знаю, на что ты способен и что уверенно расхериваешь с каждым божьим днем.
Наверное, пора переключиться — терпение на долбаном подсосе, а злость усиленно будоражит мою кровь. Что там дальше? Образование, спортивные достижения, профессионализм и… Род занятий… Твою мать!
— У меня завтра поздно вечером концерт. Что прикажете теперь делать с этим? — подкидываю маленькую тушку на руках.
— Придется чем-то жертвовать, Сережа.
Ну уж нет!
— У меня
По-моему, отцу на это пофиг, потому как:
— Ты не юнец, брат, значит, выкрутишься. Придумаешь решение, найдешь выход из создавшегося положения.
— Возможно, сдам в аренду вам?
— Дети — это не игрушка, а повышенное внимание — степень сложности у них побольше, чем у наших жалких шалостей, сынок. Твои концерты, эта музыка… И да, безусловно, на первый раз мы выручим тебя, а дальше… Пора завязывать с херней и становиться на ноги. Это несерьезно и уважительно смотрелось только в двадцать пять, а тебе…
— Это и есть мой основной заработок, моя любимая работа. Я неплохо получаю, финансово независим и обожаю дело, которым с воодушевлением занимаюсь. А если это не нравится тебе…
Он замолкает, а потом обманчиво тихо задает вопрос:
— А тебе? Я ведь тут ни при чем, Сергей. Ни при чем… Это нравится тебе? Это то, чем ты хотел бы заниматься? Это то, к чему ты шел, за что боролся, и к чему стремился? Твой потолок? Твой высший класс? Это твоя компания? Твой уровень? Ответь, пожалуйста, прежде всего себе. Я не дирижер твоей судьбе…
По-моему, мы все же вылезли с ним на улицу. Как? Когда? Невероятно! Блин, я точно мягкотелая улитка!
— Мне нужно домой.
— Погоди-погоди. Кроха! — отец окликает спешащую по направлению к дому мать. — Ты куда?
— Меня человек ждет, Макс, — она поворачивается и, шагая задом наперед, умудряется давать еще и мне ЦУ. — Сережа, Оля передаст тебе кормежку, подожди немного, там Лешка в чувства придет. Не уезжай, не попрощавшись. Лады, сынок?
Твою мать! По-видимому, разговора с батей все-таки не избежать.
— Мы погуляем на улице, перед домом, пока ты там разгребешь свои дела, — отец размахивает руками и всем телом направляет меня туда, куда я не готов пока зайти — не тянет, если честно, и потом, я уже несколько раз был там — и этого достаточно, а я, как говорится, чтоб не приедалось, «не работаю по выходным, праздничным и даже сверхурочно»…
— Как скажешь, пап, — вздыхаю, подкидываю Свята и все-таки уверенно шагаю в сторону родительского двора.
— Как ты?
Вопрос с подвохом?
— Все нормально было до сегодняшнего утра.
— Как Лиза?
О! Задушевные беседы о потенциальной невестке подтянулись? С чего бы
— По-видимому, мы с ней расстались.
Отец сочувствующе заглядывает мне в глаза.
— Давно? Мы не общались, ты странно избегал встреч, звонков. Мне жаль…
Еще словцо «наверное» забыл добавить!
— С сегодняшнего утра, с момента моего долбаного отцовства. Она ушла! Чужой ребенок, да я кобель с большим пробегом, музыкальное недоразумение, а у нее весомый аргумент — курс выпускной, да плюс пока еще не купленный диплом!
Отец с кривой улыбкой качает головой:
— Вернется, брат.
Захочу ли я ее естественного возвращения?
— Я ведь не прощу ее.
Папка останавливается, замирает и с открытым ртом внимательно рассматривает меня:
— Не зарекался бы. Жалкий повод, если честно, для расставания, и ты слишком остро реагируешь на ее, возможно, испуг. Успокоитесь, встретитесь, поговорите, все обсудите. Ты…
— Она бросила меня в трудный момент. Что будем обсуждать?
— Серый, ты чего завелся?
А что, собственно, не так?
— Мама говорила, что она не для меня. Слишком типа юный возраст, хмель в мозгах, в густой крови и даже в самом сердце. И ты знаешь, — подкатываю глаза, — мать, по-видимому, права! У меня теперь ребенок — не от Лизы, как оказалось, а только от меня. В этом вся проблема. Блин, давай сейчас не будем. Один день — одно решение, я, похоже, хватку многозадачности растерял.
— Как скажешь, брат. Ах, как ты сладенько запел! — батя подмигивает. — «Ребенок от меня», «мое отцовство». Входишь в роль, старик?
— Репетирую, чтобы на основных прогонах не лажать!
— Похвально! — хлопает меня по плечу, а ребенку нажимает пальцем на сморщенный от солнца нос. — Свят-Свят! Ух, боец, ты ведь очень сильный малый, всех на уши поставил — все танцевали вокруг тебя. А как тебе Серега, брат?
— Вы ведь не отстанете? — прищуриваюсь, заглядываю в его глаза и одновременно с этим с ревностью оттягиваю от его пальцев пацана. — Прогнете меня, заставите плясать под свою дудку…
— Нет-нет, Сергей. Такое с тобой по детству не проходило, а сейчас и подавно. Просто ты уже, — батя предусмотрительно фильтрует свой базар, — отец! По тому, как сильно ты сжимаешь Свята, как яростно пытался Леху растоварить на молоко, как громко шипел, когда из рук твоих мать мальчишку забирала…
О! Твою мать! Теперь Сережа — «яжебать»!
Стряхиваю головой, словно от наваждения избавляюсь:
— Пап, я повторяю…
— Не будем загадывать на будущее, не будем жить прошлым, а вот с настоящим надо что-то кардинально решать. Итак, Алина, девятнадцать лет, пацану семь месяцев. Неплохие вводные! Твои идеи, воспоминания…
Как недоразвитый отрицательно качаю головой и заглядываю на сидящего на моих руках Свята — насытившийся мальчуган от монотонной качки начинает засыпать.