Любовь нам все прощает

Иголкина Леля

— Работаю! — открываю холодильник, присаживаюсь и выдвигаю ящик для овощей. — Бабуль, я свежих огурчиков купила, маленькие с пупырышками, парочку помидорчиков и яркий лучок. Нарежем-ка салатик…

— Не получается? Да, детка? Не принимают тебя?

Нет! Не получается! И да, я там чужая. Долбаный научный мир зачумленных остепененных идиотов!

Замираю у ледяного друга с безобразно раскрытым ртом и стеклянными глазами.

— Бабушка, мне нужно время. Немного больше, чем обычным людям, но я определенно справлюсь! Ты же знаешь…

— Совсем? Жень, будь добра, встань, вылези оттуда и поговори со мной. Детка? Глаза

в глаза! Же-е-е-ня! Совсем-совсем? Никак? Ничего?

Да! Никак и ничего, да и нечем особо хвастать! Хотя… К педагогическому коллективу я, конечно же, уже привыкла, студентам вроде бы понравилась, начальствующему составу весьма и весьма импонирует моя исполнительность и серьезность в рабочих моментах, но… Научная работа и мой вынужденный консультант просто хладнокровно убивают меня! Я не в масть этой маленькой Смирновой — она сочно злится, но то ли в силу своего первоклассного воспитания, то ли из-за большого педагогического опыта, Антонина Николаевна открыто все же не выказывает свое пренебрежение, она спокойным тихим ходом, настырно и безжалостно, методично и с улыбкой на устах изживает со свету меня.

— Ба…

— Женечка, мне очень жаль, что так все вышло. Но потерпи еще немного…

Я тяжело вздыхаю и улыбаюсь во все отбеленные тридцать два.

— Когда наша трансатлантическая связь, бабуля? — как бы невзначай напоминаю об истинной цели моего сегодняшнего здесь присутствия.

— Через полчаса…

Хватит о работе — с этим на ближайшие шестьдесят минут покончено, а потом, как повезет. Сегодня по расписанию зачеты у грозной тетеньки Смирновой, а я ее дублер — тот, кто слишком яростно и ревностно прикрывает шефу спину в случае чего. Короче, я тот козел, который на заклание не идет и на отпущение уже не тянет. По-видимому, жертвенная коза для стада недоразвитых баранов?

— Женя?

— Угу.

— Мама ведь будет спрашивать, как твои успехи на лингвистическом поприще…

— Ничего не поменялось, бабуля. Язык я не выучила, к ним не собираюсь, но ее, Мигеля, Хосе и Анхеля просто обожаю. А с ним…

— Жень…

— Нет-нет, мучача, ничего не выйдет. Даже не пытайтесь. Я громко выдохнула, когда он отсюда съехал, жаль только, что всю мою семью туда перетянул. В конце концов, он пятнадцать лет не знал меня, потом свалился на нас, как снег на голову: «Хэллоу чикуита, я твой любимый падре». Ерунда! Не любимый и не падре! Я совершенно не знаю этого мужчину и, если уж совсем откровенно, не хочу знать. Это мерзко, а для меня неприемлемо и… Где он был все эти годы, а? О, Господи, я ведь знаю, ба, не отвечай. Просто так — душераздирающий крик о помощи агонизирующего человека.

— Он же не мог, — бабуля прижимает подбородок к груди и стыдливо произносит, — там были объективные причины. И потом…

— Ну, конечно! Мой мужественный отче отбывал свой вынужденный срок! Где? Где! Где? Да на «Канарах»! Папа был в первоклассной тюрьме! Очень жаль, что не в пределах Бермудского треугольника — так «мы» могли бы потерять досточтимого отца.

— Детка, не надо, не кричи так. Это очень грубо!

— Да я в курсе, ба, извини меня, — немного убавляю тон. — Мой папа — непокоренный революционер, борец за правду, интернациональный факел, последователь Кастро и потомок мужественного Че? Господи, нет, конечно! Он обыкновенный вор, вор-домушник, вор на колесах, вор в законе. Он беспринципный и жестокий пахан! Как мама только на

эту авантюру с переездом решилась? До сих пор в голове не уложу.

— Женька, перестань!

— Я в сотый раз тебе повторяю, — когда волнуюсь, то слишком плотно закрываю глаза, а рот в безумстве раззеваю, — не желаю и не буду учить мой, так называемый, «второй родной» язык. Ба?

— Извини, детка. Просто…

— Я думаю, пока достаточно истерик — день только начинается, а наш неприятный разговор на сейчас закончен. Давай, наверное, пошерстим в сети, настроим камеру, наладим будущую связь, а я, к тому же, соберусь с мыслями для предстоящего, по-видимому, воспитательного разговора.

— Детка…

— Ба, иди сюда, — подхожу к ней сзади, берусь за ручки и выдвигаю кресло. — Поехали кататься, родная!

Она через свое плечо легонько похлопывает мою руку и с глубоким вздохом медленно гундосит:

— Все будет хорошо, все будет хорошо. Я верю, Женечка! Я знаю! Ты только, детка, руки не опускай.

Да не опущу, родная, а ты не торопи меня! Не сдамся — просто не дождутся! Не для того я это все затеяла, чтобы так быстро ретироваться и уйти в подполье. Не для того раскрутила маховик на полную, не для того сражалась за право быть, существовать и не испытывать моральных и физических унижений от предыдущего научного козла.

— Женя?

— Ага.

— А Сева что говорит? Как он относится ко всему этому? Он что-то к нам давно не заезжал.

— У нас все хорошо, бабуль. Говорит, что я умница, к тому же очень храбрая кубинка. Севка никак не уяснит, что я к той Кубе отношусь по родственному признаку, как, кажется, седьмая вода на киселе. Но он такой хороший и внимательный мужчина, всячески поддерживает меня — и морально, и, что называется, по-братски — дает какие-то безбашенные советы, с которыми у меня есть огромный шанс пройтись по тернистому пути отца, — усмехаюсь. — Как раз сегодня планируем вечер вместе провести. Привет-то передать от тебя?

Бабушка вздрагивает и обращает ко мне свое лицо:

— Ты с Севой…

— В кино пойдем, родная. Там какая-то премьера. Если честно, то я даже названия не знаю. Но ты, пожалуйста, не переживай. Угу?

— Да-да, — она отворачивается от меня и вынужденно сохраняет неприятное молчание.

Сева, Всеволод, случайный дискотечный ухажер… Мы познакомились на дне рождения моей университетской подруги. Он мило пригласил меня на танец, а я, конечно же, душевно согласилась, потом, правда, остаток вечера провела, развесив свои уши на двусмысленных дебильных анекдотах. Но… Сева очень классный и такой хороший, а еще… Он ведь ждет меня! Очень терпеливо и откровенно долго. Ждет, когда я, так сказать, созрею для нового уровня наших отношений и я, похоже, намерена сегодня выдать наконец-то долгожданный физический аванс. Что-то я умопомрачительно завелась, а это только утро!

Пока вожусь с компьютером, время от времени замечаю, как бабуля украдкой утирает мудрые глаза. Родная плачет? Все из-за меня! Да уж, думала ли она, что в свои восемьдесят лет получит на вынужденное непредумышленное воспитание почти тридцатилетнюю девицу с огромными проблемами. Надеюсь, что с моей матерью ей было поспокойнее! Хотя, как знать! С таким-то криминальным суперзятем!

— Бабуля?

— Да-да, Женька.

— У нас все готово, — рукой показываю на рамку камеры на экране. — Вызовем сегодня сами? Или подождем пока?