Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Надо бы автокресло, Серый, — отец подкидывает новые идеи.
— Зачем? — изумляюсь.
— Он слишком маленький, чтобы путешествовать сидя на переднем сиденье с пристегнутым ремнем.
Справедливо и очевидно, но:
— Я не намерен с ним вояжи осуществлять. В мои планы курсирование с младенцем по городским застройкам вообще не входит. Надеюсь, что вопрос с отцовством разрулится в ближайшие дни. Я сдам анализы…
— Не торопись.
Вот мы с ним родные люди — ближе некуда, отец и сын, а поговорить нам не о чем, кроме как о подброшенном младенце? Идем как будто рядом, но —
— Пап?
— Внимательно, Серый.
— Егор не поддерживает с вами отношения? — вышептываю то, что больше всего беспокоит меня. — Вы больше не общаетесь с ними?
— Не волнуйся за это, — отец отворачивает лицо и непроизвольно хлопает руками по карманам. — Там все закончилось, все утряслось. Мы…
Откупились, что ли?
— А тетя Катя?
— Скажем так, лучшей подруги у твоей матери больше нет, — ухмыляется и тянет очень жалкую улыбку.
Кто в этом виноват?
«Не отвечайте сразу! Хорошо подумайте! Господи, о чем тут думать — это же Сережа, новоиспеченный яжебать!»
— Пап… Мне очень жаль.
— А мне нет! Что было, то прошло, сынок! Давай теперь вперед смотреть и по возможности с гордо поднятой головой. Где свой концерт планируешь?
— В клубе «у Сережи».
— Квартирник, что ли?
— Нет. У знакомого есть заведение — средняя рука, без долбаных излишеств, но с музыкальным вкусом.
— А-а-а!
Не получается пробиться на «повыше уровень». Промышленный город, рабочий класс, олигархический капитал и меркантильный образ жизни. Индустриализация толпы и финансовое благополучие отключили тягу к прекрасному у большей части местного населения, а у меньшей — денег на высокое искусство просто нет. Наш город — не культурная административно-территориальная единица, скорее, наоборот, рабочая лошадка — оттрубил и спать до следующего звонка будильника «пора вставать».
— Серый, я серьезно. Где состоится? Точный адрес, координаты.
— Намерен посетить?
— Ты против? Стесняешься? Батя староват?
Пожимаю плечами:
— Не решил. Ты ведь никогда особо не интересовался…
— Глупости, сын. Ты плохо меня знаешь, вернее, не желаешь знать. Я вот с Лешкой как-то обсуждал, в чем моя родительская ошибка…
— Пап, не бери в голову. Со мной лишь только мой дурной характер… — тихо, про себя, добавляю, — … блядь.
Раскинувшись на лавочке, мы греемся с отцом на солнышке, а Свят на моей груди носом щедро тянет воздух и мою рубашку яростно сжимает кулачком. Смешной пацан, без комплексов и недоразумений! Сказал, что будет жить со мной — и надо же, слово-то сдержал. Отец то и дело заглядывает на сонную мордашку ребенка, а затем переводит взгляд на меня. Ищет сходство? Ну все, по-видимому, плевать им на результаты будущего теста — мне, как вольному человеку, однозначная труба.
— Это наш вклад в пропитание твоего спиногрыза, брат, — Леха протягивает сумку-холодильник. — На один день! А вообще говоря, купи ему смесь.
— Вдруг он аллергик, старшенький?
Это я с каких херов привел? Инстинкт проснулся?
— Серый, как ты задолбал! Значит, будешь каждое утро прибывать, как на поверку. Зашибись!
— Смирняга, тише, пацанчик только успокоился, —
— Одалиска на гормонах любит всех, особенно, — кивает на меня, — недоразвитый молодняк терзает слабенькую душу. Серый, я тебя предупреждаю, молоко — ценнейший груз, скиснет, перегорит — я тебя урою. Бать, при тебе клянусь!
Отец прыскает со смеха и хлопает рукой на соседнее с ним место:
— Остынь, герой. Ольга — молодец, да и кроха выдала! Не растерялись обе…
— А это еще что такое? — прищуриваюсь и рассматриваю высокий светлый силуэт возле выхода из дома.
Откуда мимолетное видение явилось? Раскачивается, как осинка, на ветру. Каминная спичка, не иначе, — тонкая изящная фигура, белый длинный низ и темный, развевающийся на ветру, верх. Колышется из стороны в сторону и с детской неуверенностью перебирает ножками по лестничным ступенькам.
Из нашего дома выходит… Ну очень странное явление!
— Пап?
Отец наводит резкость:
— Это, по всей видимости, новоиспеченные «мамины дела».
— С девчонкой? — Леха изумляется.
— Я не знаю, парни. Говорила, что ей что-то навязали, какое-то общественное поручение — ваша мать умеет тайну нам поддать.
А видение-то… Очень хороша!
— Пойду, наверное, познакомлюсь. Может…
— Назад! — отец и брат в одну иерихонскую трубу трубят.
— Ладно-ладно, успокойтесь. Чего орете? Я все-таки с ребенком — уважительная причина, живой балласт! Никаких поползновений — клянусь и зарекаюсь. Только дети, только радость, все для них, — встаю с насиженного места, удобно перехватываю Свята, — но мне действительно пора.
Девица, выбравшаяся из «заточения», кружит по пятачку перед воротами и с недоумением осматривается по сторонам.
— Помочь? — пристраиваюсь рядом.
— Я ищу остановку.
Она, остановка, по-видимому… Здесь! Дитя с приветом, что ли?
— Это закрытый поселок, такой себе частный сектор и частная собственность. Вы как сюда добрались?
— На такси.
— Обратно — тот же самый случай. Адрес могу подсказать, хотя, — прищуриваюсь и злобно скалюсь, — Вы его и так прекрасно знаете, таксист же Вас сюда как-то доставил.
Она странно мнется и без конца оглядывается по сторонам.
— Все в порядке?
Похоже, праздные зрители спешно разбежались по своим будкам и, высунув языки, рассматривают наш с этой незнакомкой странный разговор.
— Да-да.
— Ну, тогда всего хорошего.
Отхожу от нее в сторону. Следую по направлению машины, без конца удобно перехватывая пацана:
— Ты потяжелел, герой! — принюхиваюсь. — Не навалял, засранец?
Да нет вроде…
— Простите, пожалуйста.
Оборачиваюсь — она, смешно припрыгивая, этаким прыг-скоком, чешет за мной.
— Да-да, — строю долбаного интеллигентного идиота. — Вам все-таки помочь?
— Большое расстояние — большой километраж…
— Чрезвычайно дорогие водительские услуги?
— Вы, — осекается и, не добегая, останавливается в двух метрах от меня, — все правильно сказали. Да, так получилось, я не рассчитала. Деньги есть только на проезд в автобусе…
— Такой транспорт тут не ходит уже лет тридцать с небольшим!