Любовь нам все прощает

Иголкина Леля

— Сергей, — участливо проявляю вежливость.

— Что пьем?

— Пока сижу.

— Во как! Вова! — орет во всю глотку.

— Чего Котэ?

— Сереге за мой счет двойной, — ко мне подсаживается ближе, легонько хлопает по плечу и наклоняется к виску, — если хочешь, то можно поделиться горем. Я умею слушать, впрочем, это делаю даже лучше, чем знакомства завожу…

А ты вообще кто такой?

Стряхиваю его бесцеремонный жест:

— Страдать привык в одиночестве. Не нуждаюсь…

— Баба, что ль, отбрила? Не дала! Или все же ты не

дал? Господи…

Поджимаю губы и шиплю:

— Не намерен с Вами ничего тут обсуждать.

— И не надо. Я все вижу без объяснений. Ты один! Полутемный бар! Отсутствующий стакан — по-видимому, не решил пока, с понтом основательно определяешься от чего быстрее развезет и ты как будто бы забудешься в своем алкогольном пространстве… Что еще? Насупленный взгляд, хотя, по-моему, ты уравновешенный и спокойный парень, возможно, неприятности на работе, но… Нет, — отдаляется от меня, словно изучает, — ты не из тех, кто пашет в офисе на папу. Ты голубая кровь! Значит… Только баба.

— Джин. Чистый, — ловлю утвердительный кивок бармена. — И, Константин, — рычу вынужденному соседу в лицо, — отодвиньтесь от меня метра на два, как минимум. Можно больше, потому что…

— Да новую найдешь, не переживай так, Серый.

Что? Что? Что?

Хлопаю раскрытой ладонью по столешнице:

— Отошел.

— Тише-тише. Не найдешь, так со старой обозначишь новенькие точки соприкосновения. С ними, с девчонками, все просто. Замочком вжикнул, трусики опустил, поиграл дубинкой перед носом и… Завалил.

Вот из-за таких уродов такие твари, как я, считают, что все уже возможно и все позволено, потому что ты там уже, «хозяин», своей «дубинкой» славненько пошурудил…

«Об этом нужно говорить своему партнеру. Ты у врача была? Женя, смотри на меня. Женя!!! — Была, конечно… — И что? — Не твое дело! — Мое! Моя вина! Я хотел бы знать! — Уходи, Сережа! — Да посмотри ты на меня. Что за дикость, в самом деле? Ты меня стесняешься, Жень? Я не пойму… — Оставь меня в покое. Я хочу отдохнуть, и я устала… — Я жду! — Сережа, я тебя очень прошу, не настаивай. Я не пойму, что теперь мне надо делать. Я не готова к выяснению отношений. С чего бы? Их вообще и просто нет. То, что между нами произошло — глупая ошибка, нелепая случайность, моя вина, такая вот досадная оплошность — сама поцеловала, сама все завела, сама достойный от тебя ответ получила. — Почему не сказала? Женя! — Уходи… Пожалуйста!»… Я так и не ушел. Сидел и терроризировал ее, теперь насиловал испытывающим взглядом, но только изощренная отрава «Рейес» — это вам не слабенький кубинский ром…

Бармен ставит перед моим носом бокал:

— И бутылку, — отталкиваюсь двумя руками от бортика и лицом показываю, куда конкретно ему следует поставить стеклотару.

— Вы уверены?

Достаю карточку и вращаю между пальцев:

— Вполне.

Полоумный сосед прыскает со смеха и трескает, как девочка, фисташки, а я выпиваю первый свой «бокал». Кажется, погнали…

Я не должен был… Это не ее вина — целиком моя!

Моя! Она терпела — я все видел, она выкручивалась — я не отпускал. Какого хрена, «Серенький»? Играл?

— Ваш телефон звонит.

— Можете ответить, — выпиваю второй «бокал».

Владимир открывает рот от изумления, а сучий Котя хлопает в ладоши и подзуживает:

— Ай да Серый, вот это сила. Ставлю на еще одну литражку. Вовчик, готовь голубенький бомбейско-лондонский самогончик.

— Закрой рот, — наливаю третий и зыркаю с презрением на надоедливого постоянного гостя. — Закрой его и пока я здесь, не раскрывай.

— Это Ваш брат, Сергей, — бармен демонстрирует переливающийся всеми цветами радуги экран. — Вы не упали, значит, должны сами ему ответить.

Да уж! Верно знающие люди говорят, в жизни ни на кого нельзя положиться — впрочем, как и на самого себя. По-барски щелкаю пальцами и перекладываю «бокал» в другую руку. Располагаю телефон на стойке бара и с высоты, как птичка клювиком, давлю на сенсорную кнопочку:

«Ответить Алёшеньке, братку».

— Угу, — мычу.

— Привет, а ты где? Я к тебе приехал, отец просил кое-что передать. Два дня, говорит, не видел и не слышал сына. Серж, ты куда пропал? И тут это… Короче, ты в курсе? Торнадо, смерч или ты проснулся в х. евом настроении? Что произошло?

Знаю-знаю, Леша. Ты у меня в квартире, а там… М-м-м! Чудное «пасторальное» полотно.

— Серж! — брат рявкает в трубу. — Какого хрена происходит?

Я раздолбал ту чертову кровать, когда вернулся после пыточного гона с Женей. Не мог на ней заснуть, крутился и ворочался — она скрипела, стерва, и о многом мне напоминала. В особенности о том, о чем я усиленно хотел забыть.

— А что такое? — уже немного заплетаюсь языком.

— Где ты? — брат включил, похоже, дознавателя. — М? Что это там за шум?

— Леш… Тебе об этом не надо знать. Ну… Пока не надо, — усмехаюсь.

— Сережа, просто скажи, где ты.

А ты папу приведешь? А у него такой большой ремень и стойкая непереносимость алкоголя, а я вот, зараза, уже настолько пьян, что даже отмахнуться не сумею. Нет! Дудки! Не скажу! Дождись звонка!

— Тебе позвонят, в этот раз я основательно подстраховался — все-все прекрасно помню, как ты инструктировал — собственноручно написал, доверенное лицо, Смирняга, указал твой номер, от кого и кто такой пьяный хрен «Сережа»…

— Я ведь сейчас тебя, урод, найду.

— Угу, — четвертый вкатываю, кривляюсь, подмигиваю и усмехаюсь. — Как выйдешь из моей квартиры, дверь прикрой.

— Я бы ее прикрыл, да замок на хрен разломан. Что у тебя произошло?

У меня? Да ничего, все хорошо и как обычно. Я не ту девчонку в дом к себе привел! А-а-ах ты ж черт! Нашел порядочную, чистую, добрую, искреннюю, безотказную, нежную и эмоциональную, а превратил…

«Кому сказала, уходи немедленно! Ты посмотри, хозяин! Покинь мой дом… — Мы еще недоговорили! — Я все сказала и отдала свой долг. Стало быть, мы в расчете. Спасибо, что помог»…