Любовь нас выбирает
Шрифт:
— Я была в доме деда, папа. Вчера поздним вечером, ночью и с утра сегодня! — внимательно слежу за его передвижением в комнате. — Помнишь, ты позвонил, интересовался, где я нахожусь и собираюсь ли домой? Так вот, я обманула тебя. Прости, пожалуйста. Но я была там, и там же ночевала, — вздыхаю и добавляю с кем, — с Максимом. Он, оказывается, живет в моем доме — вот это для меня шокирующая новость! Ты разрешил ему, впустил и выделил теплый уголок, так он мне поведал. Это правда? Он не соврал? А если Максим не обманул, то, значит, недоговариваешь ты. Тогда еще один вопрос. Зачем? С какой целью? Чего ты хотел этим добиться? А мама знала? Вы сговорились? А кто еще был посвящен?
— Конечно, — он
Отец отводит свой взгляд от меня, как будто прячется или стыдится. Надеюсь, что последнее, потому что мне неприятно получать лживые словесные оплеухи от собственных родителей и тем более, сейчас, когда все итак идет из рук вон плохо.
И? И? И? Все? Он так оправдался, больше нечем крыть, Андрей Петрович? Тишина — отец молчит. В ответ на три моих заданных вопроса он просто сидит со мной в комнате и сочувствующе просматривает небогатый гардероб.
— Пап?
— Надя, если честно, не думаю, что я должен именно сейчас объяснять тебе причины своего решения…
— Ты меня обманул! — перебиваю и, по всей видимости, повышаю на отца тон. Он прищуривается и всем своим видом показывает, что я должна определенно умерить свой пыл, сменить тактику и проявить к нему, как старшему по возрасту и своему родителю, уважение. — Извини, пожалуйста, — говорю уже немного тише и сразу опускаю глаза. — Просто, я не совсем понимаю, какова цель твоей лжи.
— Я не обманывал. Выбирай выражения, будь добра! Сказал, что в доме люди…
— Ты сказал, что там идет ремонт и жить нельзя.
— Он уже закончен, кукла. Ты разве не заметила, что там есть некоторая существенная перепланировка — мы объединили комнаты, и кое-что просто смели, плюс я выгрузил оттуда весь личный отцовский скарб и документы. Подумал, что его тайны внучке ни к чему, да и нам тоже. Я…
— Ты обманул…
— Надя, хватит! — локтями упирается в подлокотники кресла и подается верхней частью тела на меня, вперед. — Мне, как отцу, как твоему близкому человеку, как родителю, надоело искать дочь по всем городам и весям нашей великой родины. Их слишком много, а дочь у меня одна. Честное слово, слышать твой грустный и усталый голос в телефонной трубке за тридевять земель от дома — то еще «радостное» событие. Поверь, мы с матерью за тебя волнуемся. Ты каждый раз, детка, куда-то, словно от призраков, бежишь. Что-то ищешь, ищешь — естественно, ничего не находишь, приезжаешь к нам погоревать, а потом опять исчезаешь. Так было с твоих четырнадцати лет — я помню странные ночевки у деда, когда не ладилось что-то в школе, потом ваши бешеные размолвки с тем же Максимом, словно вы — драчливые коты, хоть и разнополые, гадящие друг другу в тапки, — я вздрагиваю, а он все подмечает, — твоя напускная самостоятельность, потом несуществующие подруги, потом… Надя, я знаю все! Много ведь было! Но самое долгое твое отсутствие превратило красивую девчонку в неизвестно что, — он презрительно смотрит на мой гардероб, — прости, пожалуйста. Я тебя не узнаю, и этого совсем не одобряю…
Ну, что ж! Я так и знала. Наконец, отец решил высказаться — значит, подожду!
— … и не хочу, чтобы ты куда-либо уезжала, здесь твой дом, твоя родня, близкие и любящие люди, тем более что там у тебя ничего не выходит. Совсем! Абсолютно! Потому что ты там чужая, ты слишком ранимая для той среды, в которую неосторожно попадаешь, тебе тяжело все выдерживать, но это не значит, что из-за этого ты слабенькая и несамостоятельная.
— Ты не сказал, что там Максим, — завелась и стою на своем, похоже, отца совсем не слушаю. Была бы моя воля, я бы уши закрыла руками, зажмурила глаза и без конца все это повторяла. — Ты же знаешь, какие мы с ним непримиримые враги.
— Этого вообще не знаю, не понимаю и не принимаю. В глубоком детстве вы дружили и были не разлей вода, не смотря на разницу в возрасте. Да, вы, как детвора, чудили, вытворяли всякое, дразнили и мучили друг друга, подкалывали, даже шутливо издевались — это все было! Но никогда, Надежда, никогда, чтобы до горькой обиды и крови…
Папа, папа, папа… Мы пустили кровь друг другу — это ты не знаешь? Не знаешь, да? Не буду об этом говорить!
— … Что с вами потом произошло — здесь разбирайтесь сами. И потом, — он встает и, хромая, приближается ко мне, — ему негде жить, Надежда. Он выброшен на улицу, без средств к существованию, без друзей, без поддержки нашего сострадательного общества.
— Господи! Ты хочешь сына, а у тебя жалкая дочь? Да? В этом причина, в этом все дело, папа? Так усынови его! Не понимаю! Нет! Не понимаю! У него тоже есть родители, он мог бы жить с ними…
— Надя! Перестань и успокойся! Там все не так просто, он, — отец, похоже, тщательно подбирает слова, — скажем так, обманул их, нагло и бесцеремонно, и вот, как результат — вышел из доверия собственных родителей. Пожалуйста, не повторяй его ошибок! Утраченное трудно вернуть!
— Ты пожертвовал мной ради него? Я правильно понимаю твое решение?
— Остановись, кукла, пока лишнего сейчас мне тут не наговорила. Потом ведь будет стыдно, и первая начнешь сожалеть, а я буду дуться, злиться и не сразу пойду на примирение. Я не жертвовал ни тобой, ни своей семьей. Никогда! Не смей такое даже вслух произносить, тем более, если не знаешь, что такое чем-либо или кем-либо в этой жизни жертвовать и как оно потом последствия своих жертв разгребать. Он попал в ужасную и гнусную ситуацию, ему тяжело и очень непросто…
— Ты по-мужски ему посочувствовал, что ли? Да?
— И это тоже! А еще, — сейчас отец стоит практически надо мной, как статуя, взирает с высоты своего громаднейшего роста, а я вынужденно закидываю голову назад, — дядя Юра — мой лучший друг, и старший брат твоей матери, и я уверен, не дай Бог, случись, что с тобой, Шевцовы все конечности отрежут только, чтобы вытянуть из беды…
— Папа!
— Я не договорил, Надежда.
Он медленно опускается, пытается присесть на корточки, а затем все-таки становится на одно здоровое колено и нежно зажимает мой подбородок большой рукой:
— Нужно помогать, куколка. Нам эта помощь ничего не стоит, а Максиму — поддержка и семейное плечо. Он влип в неприятности по неосторожности, вероятно, по глупости или из-за своей самоуверенности, а может просто из-за любви к той, которая оказалась ее недостойна, а может из-за разбитого сердца и неоправданных, кем-то данных ему второпях и по незнанию, обещаний и надежд. Жизнь покажет! Но Морозов — отличный сильный парень и я протянул ему свою руку. Рад, что он принял ее и ухватился. Не вижу в этом абсолютно ничего зазорного. Макс будет жить в том доме столько, сколько захочет и посчитает нужным. Я так решил! А ты, детка будешь здесь. Пока! Временно, естественно!