Любовь нас выбирает
Шрифт:
— Мак…
— Я дождался, и ты, твое тело и невинность — моя награда, — он ритмично водит своей рукой, немного ускоряя заданный им самим же темп. — Глаза!
— Я…
— Открывай глаза!
Господи! Что это такое? Он подхватывает меня под руки, а я как подкошенная, своих ног не чую, дрожу, как в лихорадке, беспорядочно мотаю головой и настойчиво стремлюсь встретиться с душевым поддоном.
— Я…
— Ну-ну, держу… Хорошо, Найденыш? Поймала свой первый?
— Что-что?
—
— Господи, я прошу, хватит… Я… Устала. Спать хочу. Сейчас бы просто полежать, Максим.
— Хорошо! Поспим, а завтра днем доставлю к маме с папой. А потом… Когда?
— Что?
— Когда увидимся, Найденыш? Надя, не спать, — осторожно встряхивает, а я настойчиво укладываюсь щекой к нему на грудь. — Не спать, не спать! Когда увидимся, Найденыш? Спишь? Ах, ты ж слабенькая моя… Ты спишь? Ты спишь?
— Надя! Надя! — мне кажется, сквозь дрему, кто-то в дверь стучит. — Ты спишь? Утро, кукла! Пора вставать! На ра-а-аботу!
Твою мать! Вытаскиваю руку из пижамных штанов и, подтянув свои колени, с громким вздохом опираюсь на кроватное изголовье. Господи! Неужели, все заново, по тому же кругу! Опять…
Глава 12
Уже два полноценных месяца как мы открылись, тот самый пресловутый шестьдесят один день, как я «свой собственный» шеф-повар, а в моем непосредственном подчинении определенно суетятся живые молодые люди. И да, еще, совсем забыл! В активе есть скромненькие три дня, как я не отрабатываю обязательную трудовую повинность — тут однозначное «ура» и я как будто бы свободен, перед государством, стало быть, абсолютно чист, долг свой отдал-погасил, а вину, как полагается, по всей строгости закона, искупил-загладил! Я доволен, счастлив, блаженствую, охреневаю и кайфую? Ну, это спорно и весьма самонадеянно, хотя можно и так сказать. Однако…
«Накорми зверя» не подсчитывает прибыль — пока, мы в ожидании этого денежного чуда, но и, к счастью, не фиксирует убытки, не берет заоблачные кредиты, не стрижет еще те самые пресловутые купоны, как и не откладывает копеечку на самый черный день, который в нашей жизни обязательно наступит. На первом месте у нас сейчас зарплата для обслуживающего персонала, налоги государству, погашение имеющихся долгов-кредитов, одновременная закупка качественных продуктов — с этим очень строго, занимаюсь лично и слежу за этим тоже сам, не доверяю никому; затем в приоритете разработка меню на ближайший месяц, потом снабжение, логистика, та самая непосредственная выгодная доставка, договоры, плюс коммунальные расходы, и вроде бы все — ничего как будто не забыл, да и этого, как говорится, слишком много. Все это временно, естественно, Гриша по этому поводу вообще не тужит, держит в том самом жестком тонусе слабовольных вынужденных компаньонов, и даже предусмотрительно завел нам и себе лично в помощь и, безусловно, в теплую кроватку финансового консультанта — бухгалтера, если по-простому, как было раньше, по старинке, то счетовода. И это, тут мой старый друг себе совсем не изменяет, красивенькая молодая девушка, ну а я зачем-то исключительно для себя, в своих больных мозгах, по этому событию фундаментально отложил, что от Прохоровой Велихов, похоже, на своих двоих, с нетронутыми концами, навсегда отъехал. Прелестно! Тут все стабильно, что и требовалось доказать! Надя держит оборону — ей никто из мужиков не нужен… И даже я!
Пока мы только заявляем о себе на пищевом рынке ценных французских блюд — меня все-все устраивает, а вот она постоянно трезвонит, как заводная, что этого недостаточно, рекламы очень мало, а сарафанное человеческое неумолкающее радио не работает совсем — люди приходят, мы их обслуживаем, они сыты и довольны, и на этом все. Пришел-ушел, по факту расплатился, оставил чаевые, в книге отзывов нетвердой рукой накрапал свое положительное впечатление — финал, до новых, как говорится, увы, несостоявшихся встреч! Это — однозначно, мизер, о нас практически не знают, а если знают, то
«Макс, а что такое комплемент* от шефа?»;
и тут же свой ответ, не дожидаясь моего, как рационализаторское предложение ввернула:
«Я думаю, что ты бы мог… Это ведь нетрудно? Ну, тогда вполне!».
Да-да! Морозов может все, малыш! За ней, как оказалось, очень трудно успевать или я постарел и стал слишком на виражах неповоротлив. Но «комплементить» каждый вечер мне пришлось, а клиентов однозначно стало больше! Снимаю поварской колпак — ведь система-то работает, а у нас определенные успехи в продвижении. Это факт!
— Доброе утро! — открывает входную дверь и отряхивает снаружи от дождливых капель свой очень яркий, практически люминесцентный, зонтик.
Она приходит рано, всегда за четыре часа до открытия ресторана, а это значит — в утренние шесть ноль ноль. Я не настаивал на этом, и если честно, не хотел бы ее с самого утра тут видеть. На целый день потом стояк в штанах и неуверенная походка обеспечены — вот и все, что дает мне ее раннее присутствие в нашем заведении. Не знаю, что со мной творится, но, вероятно, это слишком долгое половое воздержание, а отсутствие физической разрядки и женщины в кровати, плюс в довесок имеющееся сексуальное напряжение не помогает снять даже тот самый «нехороший сайт». Но Прохорова — наш важный член команды, я не могу ей запретить, тем более что если ей не спится, то почему бы и нет, кукла остальным здесь совсем не мешает, как правило, забивается в свой мышиный угловой кабинет с одной-единственной, но чересчур большой, чашкой кофе, которую я ей предусмотрительно готовлю, и… Как бы все, до вечера, до самого закрытия! Дело-то собственно ее! Пусть и в пять утра тогда приходит, если с личной жизнью, очевидно, у кукленка полный швах. Она, по-видимому, тот самый законченный трудоголик и ярая мужененавистница, и этого я тоже тогда, увы, не подозревал. Сейчас вот заново все это в ней для себя открываю.
— Привет! — пытаюсь улыбнуться. — Тебе не спится, Надя?
— Наверное. Боюсь, что всю интересную молодую жизнь просплю. Как у нас дела, Максим? Надеюсь, все нормально. Если что, то я выскочу на пробежку, приблизительно через часок вернусь…
Твою мать! Надя, независимо от погодных условий, каждое утро бегает. Это был поистине удар под тот мой самый дых, ведь я этого совершенно не знал. Каждое утро, после своего прихода, она выскакивает на «сумасшедшую трусцу» по периметру нашего квартала. Отсутствует приблизительно полтора часа, затем заваливается через черный ход основательно промокшая и потная, но вкусно кисло-сладкая — я это чувствую, по-настоящему счастливая и результатами довольная, и в таком, абсолютно не золотом виде, посещает общий ресторанный душ. Там, по моим подсчетам, проводит где-то полчаса, а затем освеженная, не накрашенная, но зато с сияющей улыбкой и собранными в беспорядочный пучок волосами, идет ко мне на кухню за своей огромной дозой кофеина, и я его ей с ухмылкой подаю. Когда она такое впервые провернула, чего душой кривить, я просто обомлел, да нет, скорее всего, в тот момент я непроизвольно умер, потом, естественно, к началу смены стремительно воскрес. Меня мой профессиональный долг позвал, и я с душой откликнулся!
— Там дождь, Надежда. Может сегодня не стоит?
— У меня непромокаемая куртка, Зверь, — поворачивается и кокетливо подмигивает — к чему бы это все. — Ты за меня волнуешься, что ли, Максим? Я не пойму.
— Я? Перестань нести чушь, кукленок, — отмахиваюсь, как от назойливой мухи. — Делать больше нечего! Лети за стопроцентным воспалением легких, если так приспичило, и задница на это подгорает, — и тут же тихо спрашиваю. — Кофе-то делать потом? Погреть тебя кофейной гущей?
— Естественно. Спасибо большое. Сегодня можно с молочком и погорячее, так чтобы язык обжечь?