Любовь нас выбирает
Шрифт:
— А кто отец? — зачем-то задаю с кривой ухмылкой каверзный вопрос.
— Это важно? — спокойно отвечает. — Для тебя это важно? Или все же «СТОП»? По-моему, ты сейчас неадекватно принимаешь все решения и думаешь совершенно не о том?
— Мне просто интересно знать. Это он? Зауров? У которого, по твоим сведениям, с этим делом огромные проблемы? Гриша? Это он? Шпилил эту бабу, пока я подавал в ресторане его старого друга фруктовый кольбер*?
— Я не буду это узнавать. Мне достаточно было посмотреть на те проценты, которые железобетонно свидетельствовали про твое так называемое «отцовство» —
— Я… Его… Отец!
Он подходит ко мне слишком близко, называет полным именем и впервые сочувствующе обнимает:
— Максим Александрович Морозов, мне очень жаль. Я сочувствую тебе, но нужно успокоиться. Слышишь? Перестань!
Я дышу ему в плечо — мне нечего сказать в свое оправдание или в закидку новых фактов, но и быстро, как он того хочет, успокоиться тоже не могу:
— Гриш, как же так?
— Бывает.
— Ни хрена себе бывает…
— Максим, — где-то Прохорова тихонько зовет.
— Надька, по-видимому, уже вернулась, — Велихов констатирует вполне очевидный факт. — Давай заканчивать с соплями, а то она нас с тобой найдет в обнимку в закрытом кабинете и это будет странно…
— Пусть смоет с себя пот и уличную грязь, а потом только идет на кухню, — за каким-то хреном шиплю и завожусь.
— Приехали! Ты чего? Чего ты взъелся на девчонку? Я думал, что у вас…
— Зря думал, а главное, что не о том. У нас с ней ничего нет и никогда не будет. Хватит — наигрались, там — все, — пытаюсь оттолкнуть его, снять неподъемные дружеские оковы, которые он сейчас легко накинул на мою спину. — Пусть приведет себя в порядок, а потом шатается по кухне, на которой все по санитарным нормам должно быть исключительно стерильно, а не так как ей в голову взбредет…
Осторожный стук в эту дверь и спокойный женский шепот:
— Максим, я могу войти? Ты там? Все нормально? Что-то случилось?
— Не отделаешься… Ведь не отделаешься от занозы. Вот же, — словно порываюсь вступить в схватку с маленькой девчонкой, — репей. Чертополох проклятый. Найденыш! Откуда, сука, только взялась и снова вылезла и влезла в мою жизнь. Блядь!
— Перестань, остынь и успокойся! — Гришка зажимает мою рожу своими ладонями. — Всем здесь очевидно, что у вас с этой куклой большой разлад. Всем-всем! Не смотри на меня, и не стреляй своими голубыми глазками — я не баба, меня этим не взять. Но никому нельзя ставать между такими аварийными мужчиной и женщиной — зашибет, размажет и раскидает, что и частей не собрать. Вы ругаетесь опасно, но затем так же страстно миритесь, я видел уже такое. Неоднократно! Был опыт! Поэтому и говорю, перестань! Не источай злобу, яд и ненависть. Именно на эту девочку не источай. И не обманывай себя! Похрен, что будет с нами — мы к тебе привыкли и оправимся, ты только себе не ври, Максим, и ее не обижай!
— Максим? — голос Прохоровой удаляется, а я как будто расслабляюсь.
— У нас с ней ничего не было и не будет. Я все сказал — наигрались! Давай на этом закончим. Я…
— И с Мадиной тоже?
— Нет! Я хочу одну встречу. Мне кажется, я имею на это право. Я растил мальчишку, как своего. Да я уверен, что
— Передам твою просьбу, Макс. Передам. Как она захочет, тут никто диктовать ничего не будет. Слышишь?
— Это не просьба!
— Просьба. Именно она. Давай закончим с риторикой и демагогией и займемся, наконец, делами, закидаем себя с головой насущными проблемами. Как тебе, кстати, моя Ирочка?
— Твой навороченный бухгалтер?
— Она по образованию экономист….
— Мне на нее плевать.
— Замечательно, значит, мой путь расчищен от несанкционированных вторжений, и я смогу спокойно покорять новые вершины межполовых отношений. Ммм!
— Велихов, ты — самый настоящий аферист.
— Нет, — пожимает плечами, — я — мужчина и у меня с этими цыпочками немножечко другой разговор. Мы, кстати, со Смирновым решили посетить одну тусовку, давно не отдыхали. Ты как?
— На здоровье! Трахайтесь и размножайтесь, дебилы! Я не стану вам мешать. Только члены защищайте двойным, а то и тройным слоем латекса, а то потом некому будет доказать, что вы там при делах или все же мимо. Я — ведь не адвокат!
— Макс, — еще раз дергает меня за плечи, — хватит желчи. Накорми меня и приласкай свою Надежду. Как звучит, а? Может…
Сука! Ну, на хрена опять напомнил? Я рожей демонстрирую ему, как сильно меня не удовлетворяет его разработанный и топорно предложенный план.
— Тебе пора, мой друг, отсюда убраться на хрен. Без завтрака, без кофе. Возможно, к обеду я отойду, но ничего не обещаю. Гриш, правда, сегодня абсолютно не до шуток…
Да уж, день с утра, по-видимому, не задался. Во-первых, долбаная погода — люди разбрелись с холодных улиц по своим теплым домам, под плед в объятия к любимым, во-вторых, чертов Велихов и его совсем не к месту сообщение, а в-третьих…
— ТВАРЬ! А-а-а-а-а, — швыряю на пол раскочегаренную сковородку и смотрю на ярко-красные ладони на своих руках. — СУКА! СУКА! БЛЯДЬ!
Ожог раскаленным маслом! Это самый настоящий ад — высокотемпературное воздействие на нежную поверхность кожи, так называемое, термическое повреждение кожного покрова — как по учебнику, зверек! Со мной такого не бывало уже давненько, наверное, с окончания училища, а тут сразу одним ожогом две руки, да самым наинежнейшим местом приложился — внутренней частью обеих ладоней. Мне безоговорочно кранты! Это стопроцентный больничный лист и мое, пусть и не полное, отсутствие на любимой кухне, думаю, на неделю точно, а там, как пойдет. Какая степень, какие повреждения, какое лечение и какое заживление! Твою мать!
— Да чтоб тебя, — трясусь в припадке, рассматривая крутящуюся на кафельном полу сковороду. — Тварь такая!
Руки дрожат, а из глаз выходят скупые, но все же слезы.
— Макс? Что у тебя произошло? — и сопровождающий стандартные вопросы безусловный женский истеричный визг. — Ой, мамочки! Что теперь будет?
Этого еще для полного счастья не хватало. Прохорова, соберись!
— Надь, выйди, пожалуйста. Покинь, будь добра, кухонное помещение.
— Господи, — ко мне подскакивает, но затем зачем-то опускается на колени и пытается схватить раскаленный до красноты металл.