Любовь нас выбирает
Шрифт:
Твою мать! Ну кто ее просил? Она, практически под ту самую пошловатую музыку, играющую у нее в башке, расстегивает пуговицы на моем поварском кителе и запускает под него свои тонкие кисти, я ощущаю все прикосновения на плечах — они такие прохладные, до боли знакомые и очень мягкие. Прелестно! Все! Свидетелей, сука, нет, ведь я не настаивал на сегодняшнем интиме — она сама, похоже, напросилась. Ну, пусть на себя теперь и пеняет, значит, с ней я церемониться уже не буду. Я ее сейчас возьму, не отходя от раковины.
—
Я что, смеюсь? Какой-то галлюциногенный, видимо, ожог — я тушил и жарил на том самом конопляном масле?
— Ничего ты мне не сделаешь. Заканчивай бузить, Морозов. У тебя приличный жар, теперь уже расфокусированный, больной взгляд и начинающийся откровенный бред. Максим, ты бредишь. Всюду ищешь сексуальный подтекст, пытаешься меня напугать этим. Я достойно выдержала и пережила домогательства начальника, человека, от которого зависела вся моя карьера. Сбежала в родной город, а тут ты не вовремя воскрес и заново вся эта канитель началась…
— Красивая такая… Очень! Красавица, красавица, моя Надежда!
— Вытягивай руку, аккуратно, и не ворчи.
— Так хочу тебя, Надя. Давай, а? Слышишь, кукла? На-а-адя? Давай один разок? По-быстрому? А? Кукленок? Трах-трах, ты довольна, я спустил, и мы разошлись… До следующего раза, вероятно!
Что со мной? Я разговариваю, как пьяный, и, по правде говоря, спать, что ли, хочу, как старая уставшая от тяжких будней сторожевая собака. Сейчас залаю и завизжу!
— Надь… Я буровлю какую-то ерунду. Ты это… Не запоминай, не надо. Тварь! Как болит! Вот же…
— Давай вторую руку. Осторожно, пожалуйста, старайся не размахивать. Вытягивай, давай-давай. Ну, вот и получилось!
Да какой там! Надежда все-таки глазливая коза. Я тут же здорово прикладываюсь израненной ладонью об ее бедро. Твою мать! Вою, затем молниеносно затыкаюсь и тихо стачиваю зубы. Хорошо прикладываюсь лбом в ее плечо, и зачем-то глубоко вдыхаю тот, знакомый до боли, аромат. Господи! Лотос, эта же нимфея — словно не было тех сраных шести лет, а мы вот только-только из гостиничной кровати разморенные от своих утех за стаканами с водичкой выползаем! Сука! Сука! Сука!
— Тот же парфюм, кукленок?
— Максим, я прошу…
— Вкусно! Помню. Еще как! А волосы? Так же? Дай понюхать. Иди сюда.
Тянусь носом в ее высоко подобранную
— Морозов!
— Н-н-е наду, — гундошу что-то нечленораздельное. — Штаааять…Хухлено…
— Господи! Не падай! Пожалуйста! Слышишь?
— Ум-му.
Стою-стою! Ведь если упаду, она меня точно не поднимет.
— Присаживайся сюда, — поддерживает, обняв за корпус, и направляет меня на жалкое подобие той самой единственной туалетной мебели. — Я… Господи! Ведь так и знала! Надо было скорую вызывать…
— Нет! Все обойдется! Не переживай! Заживет, как на собаке.
— Я…
— Я сказал, что не хочу. Значит, не надо. Все пройдет. Просто в этот раз, если честно, — усмехаюсь и пытаюсь сосредоточить на ее лице свой взгляд, с трудом, но определенно что-то все-таки выходит, — сильно, сука, больно. Даже дергает, такое впечатление, что у меня там божественные стигматы. Кстати, а что там?
Поднимаю руки и разворачиваю к себе внутренней частью уже бордовые ладони, истерзанные горячим маслом, а затем той, на хрена только затеянной с Прохоровой, игрой в «догони меня, если осмелишься, Морозов». Смотрю, вытаращив бельма:
— Охренеть! Прелестно! Это высший класс! Да я, тварь такая, талант! Надь, посмотри, — обращаю к ней обожженным видом, она по-детски кривится — морщит нос и зажмуривает глаза.
— Максим, перестань, — пищит и взвизгивает.
Зашибись! Я от этих звонких звуков морщусь.
— Все-все. Уже закончил зрительную экзекуцию, кукленок. Открывай глазенки. Ну?
Протягиваю руку — хочу потрогать ее кожу, она на шаг отходит от меня:
— Это лишнее. Ты делаешь только хуже. Нужно спокойно посидеть. Давай, я помогу тебе с футболкой.
— Хрен с тобой! Снимай, — поднимаю руки вверх, подмигиваю и жду ее движений.
Она захватывает нижний край и медленно тянет ткань наверх, а я, как забегавшийся стайер, быстро дышу — дергается пресс и расходится грудная клетка, сам же сквозь зубы шиплю:
— Надь, немного быстрее, ты же не для секса меня разогреваешь. Раз и все…
— Ты замолчишь, Максим? Не отвлекай меня, пожалуйста, — наконец-то откидывает футболку в сторону и замечает то, что я натворил на своем теле после нее. — Ты сделал татуировку? Такую большую?
Знаю, что сейчас на правом плече, на ключице, практически под самое основание моей шеи, ее глазам предстают, играя, темные языки выдуманного пламени.
— Как у отца, — прижимаю подбородок к груди, раскачивая головой из стороны в сторону, рассматриваю татуированное кожное полотно. — У Шевцова практически такая же. Не нравится? Надь?