Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
Смотрит с укоризной, как будто я ни хрена не понимаю.
— Это не из-за денег или его гражданства, — хмурится и раздувает ноздри. — С чего ты взял? Все было не так! И потом…
— Не было детей? Из-за этого?
— Па-а-а-ап…
— Неважно. Стоп! Отматываем назад. Я был против этой клоунады, но терпел его, с твоим семейным положением чуть-чуть смирился. Мать тоже не в восторге от твоего музыканта, кстати, просто у нее кишка тонка тебе в лицо сказать. Хочешь еще субъективные мнения двух братьев? Думаю, Макс жестким матом выгнет свою индивидуальную
— Па-а-а-а-па! У меня…
— Тшш, про это вслух ничего конкретного не произносим. Договорились? Не будем. Ничего этого нет.
— Такое не работает. Это медицинский вердикт. Я, по всей видимости, ужасно приговорена.
— Наташ, прости, но я всех этих слов не понимаю. Считай меня идейным, ненормальным, задуренным, ослепленным родительской любовью отцом, но я уверен, что у тебя, черепашка, все будет хорошо.
Разворачиваю ее к себе спиной и крепко прижимаю.
— Никуда теперь не отпущу свою малышку. Не уедешь. Будешь здесь, с нами, в этом доме…
Сопит и наклоняет голову вперед.
— Мы так и не завели собаку после Кати…
— Не начинай. Об этом мы не говорим. Забыла? Наташка, ты ведь помнишь, знаешь, что шерстяные для нас с некоторых пор строгое табу. И потом, это словно долбанное предательство. Все равно что изменить любимому, или предать лучшего друга. Я на это точно не пойду. Одна жизнь — одна собака. На этом все.
— Поняла. Молчу-молчу.
— Детка, я кое-что не сказал тебе при встрече, если честно, нехило так испугался, ты обескуражила своим новым прикидом…
— Перестаралась, — по-моему, хохочет.
— Я понял, что не специально. Ты уж исправь проблему с пищеварением. Макс переведет тебя на персональное меню — сын сможет. У него там есть личный опыт — Надька сверхстройностью до замужества сильно отличалась. Я не пойму, это у вас такой фетиш, что ли? Кто вам сказал… — наткнувшись на дергающийся вполоборота женский носик, тут же меняю тон, посыл и смысл того, что намеревался дальше рассказать. — Ладно-ладно. С личным мнением я затыкаюсь. Но теперь у Надежды вроде все хорошо — аппетит и формы под персональный вкус муженька. Он, конечно, великолепный кулинар. Вот увидишь! Там еще смешная детвора. Ты с племяшками немного отвлечешься…
— Спасибо за поддержку, пап, — шепчет и поглаживает мне кисти.
— Наташа, мы так долго ждали твоего возвращения. Давно не виделись, вот так, чтобы близко, рядом, вместе, пусть и не при радостных обстоятельствах, но все, что не делается, все только к лучшему. Возможно, здесь и стены тебе помогут. Детка, я не знаю, что еще тебе сказать. Иди, наверное, спать. Утро вечера мудренее! Завтра под новым ракурсом на все это еще разок посмотрим. Угу?
— Люблю вас.
— И мы тебя.
И мы тебя!
Доченька… Моя красавица дочь!
Я помню ее первые шаги и мой от удивления раскрытый рот, потом, конечно, горючие слезы от падений
*утик, бетик, кабыясик (детск. разг. от себя, конечно) — огурчик, хлебушек и карандашик! (Думаю, такой отец, как Юрка Шевцов, такое бы точняком запомнил)
Глава 2
Он и она
Два месяца спустя
— Какие планы на вечер, Велихов? По стаканчику за секретными бумагами? Со мной, юрчувачок? Почитаем, прикинем, придумаем, поделим… И подсчитаем?
Он мне что, сейчас моргает? Ланкевич, ах ты ж озабоченный удод! Но… Вряд ли, вряд ли! Не поверишь, если выдам свою «тайну» вслух!
— Свидание, — хихикаю и щурю взгляд. — Да! У меня неоднозначная встреча с девушкой на такой себе нейтральной полосе с очень близким продолжением, дружок. Бумаги изучу слегка попозже, в, так называемой, рабочей обстановке, а ночью разряжу свой «молоток». Надо отдыхать, надо отдыхать, а то можно сдохнуть раньше срока. Не намерен ласты клеить за стаканом алкогольной бурды в попытках обелить очередную сволочь, наступившую своим четырехколесным самокатом по заезженной до дыр неосторожности на крошку-восьмилетку на пешеходном переходе. Как по мне, пусть папенькин сынок получит полный утвердительный срок. Ты вводишь мяч в игру или нет? Я ведь дергаюсь и жду.
— Да ты теперь сознательный и совестливый! Принципиальный адвокат по уголовке, Григорий Александрович Велихов! Давно ли? Что там про хлеб и масло? Про сучье-щучью икру?
— Все в силе, Миша, все так, как надо! Уголовный кодекс я официально чту! — салютую и указываю подбородком, что жду его подачу. — Так мы играем или все, расходимся по сторонам, а на закрытом корте победила дружба?
— Цитируешь советских классиков?
— Нет! Просто говорю. А что такое уже где-то было?
— И все же. Очень интересно! То есть дело тебя совсем не интересует?
— Мяч, пожалуй, перейдет ко мне, — сжимаю и разжимаю пальцы. — Бросай сюда! Мы травим байки, а забронированное и оплаченное время спускаем на литературные эскизы. Мишка, давай играть, потом поговорим.
— Гриш, я должен все-таки понять. Ты серьезно? Это что еще означает? — он пару раз ударяет мелким резиновым мячом о «картонное» напольное покрытие закрытой площадки. — Не хочешь материалы дела изучать, отказываешься от солидного гонорара. Хм! И еще… Ты и свидание, в твой грядущий тридцать девятый год?