Любовь
Шрифт:
И Толя выпустил муху. И будто бы в квартире снова появился воздух. Толя глубоко вздохнул и выглянул на улицу. За окном он услышал грохотание трамваев, какие-то гудки, стук каблуков по тротуару; увидел свет смутно-белых фар, уличных ламп, свет уплывающей луны; почувствовал запах сырости и легкого рассветного тумана — пока не видного, скрытого до поры за четырехугольниками побледневших крыш, прячущегося в швах между потрескавшихся плиток и между рельсами, чуть поднимаясь над землей, — и все показалось ему к месту, все будто бы слилось в единый голос — уверенный и четкий, но не громкий, — все стало вдруг необходимо, жизненно необходимо, и слитно, нераздельно друг от друга. Он подошел к шкафу, раскидал вешалки, одежду, достал из глубины помятый сверток, а оттуда — пыльную золотую трубу; пару раз протер ее бежевым пиджаком в полоску — и заиграл.
—
— Как кто? Кто что конкретно?
— Да разве вы не слышите? Дудит!
— Дудит?.. Да-да, как будто бы фагот… Да! Теперь слышу!
— Пойдемте послушаем? Вы не спешите?
— Нет, пойдемте! Кажется, это на третьем этаже.
И, бросив все дела на лестничной площадке, под дверью автослесаря вдвоем друг с другом встали Римма Аркадьевна и доктор физико-математических наук Исаак Н.
— Здравствуйте, Исаак! Здравствуйте, Римма Аркадьевна! Чего это вы здесь, а не там? Живете там, а под дверями — здесь.
— Тише! Слышите?
— Что?
— Прислушайтесь!
— Как будто бы… Дудят?
— Дудят! Скажете тоже! Играют, дорогой Антон, играют!
— И правда! Красота небесная!.. А я вам пирожки испек.
— Тише, Антон, молю!
— А на чем это? Дудят-то?
— Фагот это! Фагот!
И, бросив остывающие ромбики пирожков с капустой, под дверью автослесаря, присоединившись к Римме Аркадьевне и доктору физико-математических наук, встал толстый добрый булочник Антон. А за ним — консьержка Мария Александровна вместе с Сашей из пятьдесят шестой. А следом к двери автослесаря засеменила целая свора белых толстеньких мышей, а добравшись, поднялась на задние лапки и стала слушать Толю. А по ту сторону окна, с темной спящей улицы, к окну Толи прильнули летавшие неподалеку Витя с Аней. А где-то вдалеке, в поезде, едущем в Ташкент, дремала вместе с прабабушкой маленькая девочка Нина и сквозь сон слышала пронзительно чистую трубу, прорезающую звуковым лучом уходящий вдаль под треск вагонов лес, какую-то небольшую речку, луну и звезды, рассыпанные по небу так, будто кто-то нарочно так задумал; словно за тем, как они друг на друга смотрят, скрывается большой и важный смысл. Нина подумала обо всем этом сквозь дрему, но думать об этом не хотелось, хотелось видеть сны, а в снах — видеть что-то красивое, большое и для всех. И, присвистнув простуженным носом, широко зевнув и положив голову прабабушке под бок, Нина заснула.
О мышах и консьержках
У консьержки Марии Александровны было два секрета. Один страшный, другой антисанитарный.
Антисанитарный касался дружбы — Мария Александровна дружила с выводком мышей. Это случилось само собой. Работа консьержки, как и любая другая, накладывает отпечаток на характер человека, и, если в одиночестве день за днем встречать людей в подъезде, рано или поздно можно свихнуться. Вот Мария Александровна и стала потихоньку прикармливать пару очаровательных белоснежных мышек. Очень скоро они удвоились, потом их стало восемь, и к настоящему моменту у Марии Александровны насчитывается ровно двенадцать хвостатых друзей. Вместе они гуляли, учились фокусам и трюкам, иногда Мария Александровна приглашала мышек домой, готовила на всех попкорн, и они смотрели какое-нибудь кино, обычно боевик: «Крепкий орешек» или «Рембо».
Поначалу мышки жили где придется и постоянно бегали между этажами дома. Прочие жильцы этим возмущались. Особенно была недовольна Римма Аркадьевна. Она очень всего пугалась и громко вскрикивала, когда под самой своей дверью обнаруживала отдыхающую мышку. Однажды она не выдержала и написала Марии Александровне официальное письмо:
Многоуважаемая Мария Александровна! Прекратите это безобразие! Ваши мышки пугают моего бедного пекинеса Антуанчика до такого состояния, что у него выпадают глазки! Я требую переселения мышей в более подходящее для них место.
Р. А., возмущенная жительница дома на Лесной
Пришлось поселить мышек в маленькой квартирке Марии Александровны. Впрочем, она от этого не расстроилась — в тесноте, да не в обиде; жили они дружно, много смеялись, попискивали. Чему-то учила мышей консьержка, чему-то ее учили мыши, и так бы наступило в жизни Марии Александровны счастье, если бы не второй секрет.
Второй секрет (тот, который
Интимный секрет заключался вот в чем: Мария Александровна была значительно старше, чем выглядела. Выглядела она лет на двадцать пять — подтянутая, с румянцем и беззаботным смехом. Но все это было фикцией, обманом. Подтянутость достигалась работой лицевых мышц, румянец — искусством макияжа, беззаботный смех она нашла в кино и тщательно скопировала. На самом деле, Марии Александровне было на десять лет больше. Если честно, то почти на пятнадцать.
И стоило ей встать с той ноги, посмотреть в зеркало и улыбнуться собственному отражению, как она тут же думала, что Исаак Н., этот гордый сокол, никогда в жизни не влюбится в девушку, которая, может быть, его старше. Девушку, которая не девушка совсем, а женщина, которая притворяется и врет. И Мария Александровна сникала, расстраивалась, делясь своим горем только с верными мышками — близкими друзьями и прекрасными слушателями.
Но вот однажды что-то стрельнуло в голове консьержки. Она встала с той ноги, посмотрела в зеркало и улыбнулась собственному отражению, а потом подумала, что у нее есть шанс. Надо решаться! Сейчас или никогда.
Мария Александровна тщательнейшим образом подобрала туалет, оделась во все заграничное и праздничное, накрасилась таким образом, чтобы это было заметно, только если приглядеться. Во всем ей помогали мыши — отсоветовали надевать пиджак (жарко, вспотеешь), вспомнили про чулки с полосочкой, помогли завить волосы (двадцать четыре лапки!). Все получилось наилучшим образом. Мария Александровна была неотразима и выглядела на все двадцать. Уверенная в себе, она пошла на комендантский пост.
С чего она взяла, что именно сегодня Исаак Н. выйдет из квартиры, она не знала. Твердого расписания, как у некоторых других жителей дома на Лесной, у него не было. Но что-то такое Марии Александровне чувствовалось в воздухе. Какие-то бабочки бились у нее внизу живота. Сегодня! Он появится сегодня.
Однако реальность вносит коррективы в человеческие планы. Мария Александровна ждала весь день. Сначала, свежая, солнечная, как утро, она радостно здоровалась с каждым жильцом дома, даже с противным Сашей из пятьдесят шестой, который от такого обалдел и дал себе слово измениться. Все ей казались хорошими и красивыми, каждому она старалась сделать комплимент. Девочке Нине сказала, что у нее красивое пальто, булочника Антона похвалила за нарядный вид. Вообще, пока не наступил обед, Мария Александровна была во всеоружии. Она поминутно справлялась с ручным зеркальцем, держала спину ровно, а улыбку — на приличествующей высоте. Со всеми она была любезна и мила. Но вот наступило время обеда, и появилась первая загвоздка. Будучи уверенной, что Исаак Н. пройдет мимо нее с утра, Мария Александровна не взяла, как обычно, из дома бутербродики и термос с чаем. Можно было сбегать и перекусить или, на худой конец, попросить мышек — но все это требовало времени, а времени у Марии Александровны не было. Она ждала.
Прошло время обеда, живот мурлыкал, но консьержка решила все стерпеть. Проходящих мимо людей она встречала уже без прежнего энтузиазма, но все еще улыбчиво. Чем больше проходило времени, тем больше Мария Александровна начинала сомневаться. С чего ты, дурында, взяла, что он пройдет сегодня? Почему ты думаешь, что он обратит на тебя внимание? Что ты ему скажешь? Ох, и правда! Что ты ему скажешь? Мария Александровна встрепенулась и принялась придумывать обращение к Исааку Н.
Дорогой Исаак Н.!