Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
Ганна осторожно приоткрыла наружную дверь, осмотрелась. Вокруг было
тихо, однако тишина эта не только не успокаивала, но даже настораживала.
Спускаясь с крыльца, Ганна невольно задерживала дыхание, боясь окрика.
Прижимаясь к стене, быстро перебежала за угол хаты и только тут на миг
оглянулась - не темнеет ли где-нибудь фигура бандита. Было по-прежнему
тихо, никто не стоял на ее пути.
И она, уже не оглядываясь, не прислушиваясь,
изгородь, прямиком через мокрые, по-осеннему голые огороды полетела к
Василевой хате.
По его двору от повети, пугавшей черным провалом, Ганна пошла тише. В
груди защемило от недоброго предчувствия: с Василем что-то случилось! Она
боялась представить себе - что, отгоняла страшные мысли, неясные,
неопределенные, сама спорила с собой, успокаивала себя, но страх за Василя
одолевал ее все сильнее. Боясь за него, она сновд упрекала себя, что ушла,
оставила его одного в такой момент...
Часто, нетерпеливо зазвенело стекло под ее пальцами.
– Тетка Алена!
Ждать, казалось, пришлось целую вечность. Она прижалась лбом к
холодному стеклу, стараясь увидеть, что там, в хате. Было темно, ничего
нельзя было разобрать. Наконец кто-то подошел к окну, послышался голос
старого Дениса:
– Кто там ни свет ни заря?
– Это я. Ганна Тимохова.
Знала уже, что Василя дома нет, похолодела от страха, но спросила:
– Василя нет?
За стеклом мелькнуло встревоженное лицо его матери.
– Василя?
Мгновенно открылась дверь.
– Я же думала!.. Он же к тебе...
– Мы стояли возле нашей хаты... Только вы не бойтесь. Еще ничего не
известно...
– Ой, что ты говоришь, Ганнуля!..
На крыльцо вышел старый Денис, закашлял.
– Мы стояли, как вдруг подошли два человека. Из маслаков, оказалось...
– Бандиты?!
– Повели его с собой. Меня прогнали, а его повели...
– Божечко мой!
– ужаснулась мать.
– Они что-то про дядьку Ахрема спрашивали... Так Василя, видно, и
погнали, чтоб показал...
– Ахрема, говоришь?
– отозвался дед.
– Зачем им Ахрем понадобился?
– Не сказали.
– Не к добру, конечно...
– в раздумье произнес дед.
– Божечко, - покачала головой тетка Алена, и неизвестно было, о ком она
теперь беспокоилась - об одном сыне или и об Ахреме.
Только сейчас поняла Ганна причину своей тревоги. Нет, не об одной
жизни его она волновалась. Если Василь послушает их, покажет хату Ахрема,
его отпустят, наверно. Но неужели он покажет, приведет беду к
Ахрему?
Если покажет, то сам будто станет заодно с ними! Пособник ихний! Осудят
его или не осудят - она об этом не думала, - он поможет загубить человека!
Преступником будет!
Нет-нет! Он не сделает этого. Не должен! Не станет их пособником, пусть
хоть и под угрозой! Он - смелый, вон как защищал ее... Но ведь тогда они
могут учинить над ним бог знает что! Не учинят!.. Скорее всего - он или
убежит, или обманет их... Покажет кого-нибудь другого...
Василева мать сбегала в хату, возвратилась, завязывая платок. Ганна
поняла, что она собирается делать, попросила:
– Вы не ходите!.. Я сама пойду поищу! Еще, чего доброго, 4они торчат
где-нибудь, банда эта!
– Нет, я пойду! Не могу я!.. Страшно мне за него...
Дед Денис поплелся на улицу, а они направились к загуменьям. Но только
завернули за хлев, увидели человека, тихо двигающегося бороздой навстречу.
– Василь?!
– обрадованно заспешила мать.
– Жив!
Он ответил не сразу, неохотно:
– Цел!..
Ганна по его настороженности, по голосу догадалась, что было с ним. Но
еще не хотела верить, когда спросила:
– Что там... с Ахремом?
– Не был там... Живой, видно...
Теперь она уже не сомневалась. Довел. Показал. Помог им, бандитам. И
сочувствие и нежность кВасилю будто сразу выветрились из Ганниного сердца.
Ей показалось вдруг, что не Василь, а кто-то другой, незнакомый, чужой,
стоит перед ней.
С обидой, с ощущением беды, не прощаясь, Ганна бросилась огородами к
своему дому.
Он побежал за ней, нагнал, схватил за руку, хотел что-то сказать:
– Ганна!
Она спокойно, но решительно вырвала руку, сказала непримиримо:
– Отойди!..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Истина "нет ничего тайного, что не стало бы явным" была известна
куреневцам, видимо, больше, чем всякая другая.
Еще напуганный Грибок никому, кроме своей жены, и слова не сказал, еще
молчали взволнованные каждый по-своему Ганна и Василь, а слух о ночном
событии плыл по селу от хаты к хате, от колодца к колодцу.
Слух этот, переходя от человека к человеку, обрастал богатой, чаще
всего женской, куреневской фантазией, и к вечеру неясное для многих
происшествие разрослось до таких размеров, что сердца не только детей, но
и взрослых томились в тревоге. Говорили, что бандитов было не менее сотни,