Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
а может и больше, и что был там сам Маслак, и что Маслак сказал: если они,
куреневцы, будут переделять землю, - не жить им, не ждать добра. После
этого обычно шли догадки о том, что же могут сделать маслаки. Были,
конечно, среди куреневцев и маловеры, которые посмеивались над слухами,
доказывали, что в них девяносто девять процентов выдумки, - таких в
деревне жило тоже немало.
Как бы там ни было, а в Куренях царила тревога и настороженность...
дорогу до сельского Совета, потому что уже после полудня в неуютной,
длинной, похожей на хлев, хате куреневского грамотея Андрея Дятла, или,
как его звали в селе, Рудого, сидел милиционер Шабета и выяснял все
обстоятельства прихода бандитов.
Шабета был выдающимся, почти легендарным человеком.
Обычный милиционер, он имел тут такой авторитет, какого, вероятно, не
было ни у одного не только волостного, но и уездного руководителя. Он
удивлял жителей окружающих деревень редкой отвагой, преданностью делу. Не
раз и не два угрожали ему бандиты, стреляли в него из обрезов, прострелили
у локтя левую руку, а Шабета на своем терпеливом конике бесстрашно,
неутомимо скакал из деревни в деревню, выяснял, успокаивал, наводил
порядок...
Первым Шабета вызвал Грибка. Ахрем появился в хате не один, а под
охраной своей сегодня очень решительной жены.
Выпроводив во двор посыльного, плечистый, полнотелый, похожий на борца
Шабета, который перед этим с озабоченным видом просматривал как"ю-то
бумагу, холодно взтлянул на Грибкову Адарью и приказал:
– Гражданка, прошу выйти.
– Почему это выйти?.. Или я чужая?
– Грибчиха даже не шевельнулась.
– Не положено. Тут сейчас будет следствие.
– Ну и пусть!..
– Не положено, ясно?
– Или ты не знаешь меня!
– Грибчиха готова была обидеться, но вдруг
переменила тон, подумав, что только рассердит его: - Знаешь же, Антон, а
так говоришь!..
Она сказала "знаешь" мягко, с каким-то особым значением, видимо желая
напомнить о том, что не раз кормила его обедом и даже закрашенным
самогоном угощала, - поклявшись, что купила на ярмарке.
– Не положено, ясно?
– Я же хочу помочь тебе в следствии этом, - подступила с другой стороны
Адарья.
– Сами разберемся.
– Не разберетесь. Он без меня ничего вам не скажет!
– уже упрямо,
горячась, заявила Грибчиха. Она толкнула мужа: - Что ты молчишь, как язык
прикусил!
– Она правду говорит...
– угрюмо бросил неразговорчивый Грибок.
Шабета помолчал, будто показывая, что решить это не просто, и позволил
остаться.
И действительно, Грибок, видно, ничего не рассказал бы.
Он так был угнетен приходом бандитов и их угрозами, что сразу, едва
Шабета начал допрос, попросил:
– Б-братко! Пусти меня... Я ничего не знаю...
– Как не знаешь? Приходили они к тебе?
– Приходили...
– Сколько их?
– Трое было на дворе...
– ответила за Грибка жена.
– Были среди них знакомые? .. Опознали вы кого-нибудь?
– Нет!
– замотал головой Грибок.
– Не узнал он, - подтвердила Адарья.
– Темно было.
А двое из тех бандитов стояли молча... Только я думаю, что без своих
тут не обошлось. Я так думаю - откуда они узнали, что у нас делить землю
хотят? Само оно разве дошло до этого Маслака? Донес кто-то. Пришел и
сказал! И, скажи ты, на днях, видно, там был. Ведь разговор о дележе
начался совсем недавно!..
– И видно, кто-то из тех, кто не хочет землеустройства, - добавил
Шабета.
– Ну наверно ж!..
– Кого вы подозреваете?
– мягко спросил Шабета.
Глаза Грибчихи потухли.
– Не буду бога гневить, не знаю. А раз не видела, то и говорить нечего.
Не схватили за руку - не вор...
– Кто-то связан с ними, факт. А кто?
– не отступал Шабета.
– Не буду говорить, никого не поймала...
– Бросив осторожный взгляд на
дверь и приблизившись к Шабете, Грибчиха тихонько сказала: - Про Дятлика
Василя, что на том конце, говорят - будто он привел!.. Он в тот вечер
стоял с Чернушковой Ганной!..
– Она тут же отошла от него и на всякий
случай громко заявила: - Не видела ничего, не знаю!..
Давая понять, что сказала все, она поднялась со скамейки и попросила:
– Только вы о том, что я сказала... никому!..
– Хорошо, - пообещал Шабета.
Может, никогда еще не было у Ганны, охваченной противоречивыми
чувствами, такого тяжелого р-азговора, как в этот день с милиционером. Она
не беспокоилась за себя, совесть у нее была чиста, она знала, что позвали
ее сюда в качестве свидетеля. Ганна тревожилась о Василе. И хотя Шабета
вначале ни словом не упомянул о Василе, допрашивая, как выглядели бандиты,
их приметы, голоса, поведение, она думала об одном: сейчас будет решаться
судьба Василя. Что она скажет милиционеру?
– Значит, в тот вечер вы сидели с Дятлом Василем...
– выслушав ее, не
спросил, а как бы повторил Ганнины слова Шабета.