Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
потом перевезти можно будет. По железной дороге... А коня - не было. Сдох
летось по весне...
– От чего ж это?
– посочувствовала2 ужаснулась Анисья.
– А кто его знает. Хвороба какая-то. Сдох. От чего ни сдох - легче не
будет. Сдох...
– И не страшно?
– Чего?
– Ехать в белый свет. На пустое, может, место. Где ни хаты, ни двора.
Да и не близко, может?
– Далеко. Игнатко, как оно зовется? Вот не запомню никак. Похоже на
"кыш-кыш"...
–
– Вот, Кыш-тым. Говорю, похоже "кыш-кыш". Далеко.
За горами Урал.
– Далеко.
– Ну вот... А страшно не страшно - что с того? Все равно не жить же
одним тут. Он - там, мы - тут. И так уже год целый, считай, не виделись.
Дети соскучились, и онг, пишет, скучает.
– А крыша там, хата есть какая?
– Барак, говорит, есть. Поживем, а там сколотим свою.
Он у меня не калека. Хозяин. И чтоб пить, как некоторые, - так не-ет. И
курить, считай, не курит. Хозяин. Завод строит.
Дак и хату себе обстроит, может.
– Жалко было?
– Чего?
– Ну, родные места. Жизнь всю прожили. Родина. Батько, матка живы,
может? ..
– Матка жива, а батько помер... Жалко, да только что с того? Родные не
родные, а только если там лучше будет - дак и родные будут. Наших сколько
уже в Сибирь переехало, и дальше, за Сибирь еще, говорят. И живут.
Привыкли. Как на родине там.
– Весь Совецкий Союз - родина. Ето правда, - сказала Анисья.
– Я ж и говорю Рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше.
Апейка раскрыл глаза, посмотрел: женщина, румяная от духоты, с
проседью, без платка, но в кожухе. Одной рукой прижимала к себе ребенка,
другая лежала на головке девчурки, что сидела на мешке у ее колен;
девчурка спала, положив русую головку на материны колени. Еще на одном
мешке сидел мальчик - Игнат, недоспавшими, но внимательными глазами
смотрел вокруг - стерег отцовское добро.
– Вы кто такой сам будете?
– услышал вдруг Апейка.
Спрашивал его мужик справа, с плоским лицом, бородатый, в телячьей
шапке.
– А почему это интересует вас?
– Да вот, не наборщик ли, случайно?
– Мужик заметил недоумение на лице
Апейки.
– Ну, может, набираете людей куда-нибудь?
– А! Нет.
Вмешался, не сразу, другой, тоже бородатый, с острыми глазками:
– А откуда, издалека?
– Он сидел на фанерном сундучке. Повозился, сел
удобнее, разъяснил: - На заработки едем.
Дак вот и спрашиваем...
– Так вы ж, может, выбрали уже дорогу?
– Да так что и нет. В том и дело, что нет.
– Он снова разъяснил: -
Летом
зимою, - куда? ..
Тот, в телячьей шапке, помог ему:
– Надумали, поедем - попытаем. Без спросу сидя - все равно не найдешь.
Судя по тому, как сразу прилип к их разговору третий, в поддевке из
шинели, их было трое. Апейка глянул испытующе, остро:
– А как же хозяйства? Побросали?
Телячья шапка кивнула неопределенно:
– Можно сказать, что и побросали...
– От твердого задания или от колхоза?
– пошел Апейка напрямую.
– У меня было, - спокойно признался тот, что в телячьей шапке.
– А у
них - нет. Они - маломощные. Андрей, - кивнул он на молчаливого, - этот
дак в колхозе уже был. Да и теперь в колхозе, можно сказать.
– И ему твердое - неправильно...
– отозвался молчаливый, в поддевке.
–
За то, что в колхоз отказался... "Посмотрю", - сказал...
– Чего ж вы из колхоза?
– Апейка глянул на молчаливого.
Тот спрятал глаза, зло махнул рукой.
– Там колхоз такой, - взялся объяснять тот, что сидел на сундучке.
–
Колхоз. Кони дохнут. Сеять нечем. Половина погнила, половину - потеряли,
порастаскали. Работают - ворон ловят в поле. Поспит в борозде - "палочку"
поставь.
Базар какой-то.
Апейка слова не успел сказать в ответ: подошел чуть не впритык
бородатый в телячьей шапке, решительно, горячо дохнул:
– Ярощук спрашивает: "Пойдешь или нет?" - Он передохнул.
– "Другие -
как кто, а я - нет. Не пойду!" - говорю. Ярощук: "Почему?!" - "Не уверен",
– говорю. Тогда он, Ярощук: "Ты ч-что ж, не веришь советской власти?!" Да
я сам не глупого батька дитя. "Советской власти, говорю, верю, а в колхозе
– не уверен". Он, Ярощук, как услышал - позеленел от злости, что не его
взяла. Что я упираюсь. И как бы еще надсмехаюсь над ним. Хотя какой там
смех. За живое взяло: кричать хочется. И упрямство - как у норовистого
коня. "Д-добре!" - говорит. Так говорит, что вижу: добра не будет. И
правда - твердое задание мне! Влепил, да еще грозится: "Не оставишь
кулацкие штучки - изолируем! Как опасный элемент!.." - Бородатый плюнул со
злостью, подергал бороду дрожащей рукой.
– Я выполнил все: подмел под
метлу. Детей голодных оставил. Одолжил, чего не хватило.
А выполнил.
– Оба его товарища кивали: все, как было, говорит. Тот же,
в телячьей шапке, смотрел не видя. Жил воспоминанием.
– Оно то правда, я -