Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
Думал там, в Юровичах: уедет - забудет неприятности свои, рассеется, а
вот тебе - "рассеялся"! Правда это, от мыслей не убежишь! В раздумье стоял
в очереди у оконца кассы, чтоб закомпостировать билет; в раздумье сидел
снова на диване, до того времени, когда объявили, что прибывает - поезд, и
началась суматоха, полная беготни, возгласов, нетерпеливости.
Горечь от недавних мыслей чувствовал и на перроне, когда среди людского
гомона смотрел, как приближается,
тяжелый, будто вспотевший, паровоз. Как идет, отодвигая людей, кричит:
"Посто-орони-ись!" - железнодорожник; как лязгают буфера, покачиваясь,
движутся мимо вагоны, окна, двери, с проводниками и проводницами.
Они нашли в теплом, обжитом другими вагоне два свободных места со
столиком у окна. Поставив чемодан, Апейка в окно видел, как еще долго не
прекращалась суматоха на перроне, видел, как двинулись назад окна вокзала,
кран в побеленной стене с надписью "Кипеток", длинные строения складов.
Потянулось разнообразие хат, сараев, огородов, закружилось, покачиваясь,
поле. Было что-то хорошее, успокаивающее в размеренном погромыхивании
колес, в самом беге поезда - по непривычному еще заснеженному полю, с
далекими и близкими лесами и лесочками, с чернотою близких и далеких хат.
Когда Апейка оторвал взгляд от окна, вагон уже снова жил обычной,
спокойной жизнью. За столиком, по другую сторону, несколько человек
стучали в домино, кто-то за перегородкой учился играть на гармонии, где-то
плакал ребенок. Совсем рядом он увидел девушку, читавшую на вокзале;
теперь с нею заговаривал стриженый, черноволосый красноармеец. Несколько
красноармейцев спокойно сидели в соседнем купе. Все в шинелях и
буденовках, с винтовками, штыки которых были насажены острием вниз. Еще
двое таких же красноармейцев расположились подальше. "Команда.
Ездили или едут на какое-то задание..." Поблизости от них сидел
крестьянин, молодой еще, бородатый, чем-то похожий на одного из тех, что
беседовали с ним на вокзале; Апейка вспомнил: "Думаете, мало таких тут, на
вокзале..."
Подумал, что и правда, видно, немало: бросают от страха хаты, поле; а
мало ли среди них нужных, даже необходимых деревням, особенно теперь...
"Надо бы как-то остановить, задержать в селах все полезное. Не допустить,
чтобы село зря теряло людей. Индустрия, конечно, возьмет свое, много
возьмут стройки. Однако надо сберечь и для земли...
Надо бороться с их страхом. Терпеливо объяснять. Прививать веру... Один
выход..."
Его позвали играть в домино. Апейка сидел в шумной компании мужиков и
парней, пока
Кому Бобруйск! Выходите!.." Один из игравших, самый горячий и голосистый,
выглянул, не веря, пожалел: "Приехали!" Он все же доиграл партию, уже на
остановке. Довольный выигрышем, собрал черные костяшки в мешочек и
врезался в толпу людей, что входили в вагон.
Апейка вернулся на свое место. Жители вагона на глазах сменялись: новая
смена с поспешным топотом, толкаясь, торопясь, сопя, растекалась по
проходу, по купе, с чемоданами, с мешками, с узлами. Красноармейской
команды уже не было; сидел только раздетый черноволосый, - видать,
отпускник. Смеясь, заглядывал в книгу, которую девушка пыталась читать.
Апейка снова смотрел на суету на перроне, разглядывал новых пассажиров,
смотрел, как поезд пробивается сквозь путаницу улиц, улочек, железных да
тесовых крыш. Взгляд с любопытством отмечал: сани с дровами, при них две
фигуры - женщина-горожанка и деревенский мужик с кнутом; гурьба ребятишек
у горки на салазках, с коньками; заколоченная доской лавка с висящей
криво, оторванной с одной стороны вывеской.
Кружились за стеклом поля, перелески, бежали деревни.
Вагон упруго покачивало; спорый, стремительный стук колес внизу все
больше отдалял родное местечко. Новые виды, новые шири, дороги, снега
набегали, исчезали, сменялись; все же и в этом беге, в этой дали догоняли,
не отступали назойливые мысли, рассуждения. Он отгонял их, а потом снова
ловил себя на том, что думает об Алесе, о Галенчике, о Башлыкове, о брате,
о своем будущем, в котором появилась беспокоящая неизвестность. О том, как
жить, как быть.
Брат. Савчик. "Связан с классово чуждыми элементами..." Почему такое
большое значение имеет, кто твой брат, почему это становится подчас не
менее, а даже более важным, чем то, кто ты сам. Люди ведь не выбирают
братьев себе: это он тогда удачно сказал Башлыкову; не выбирают братьев,
дядей, теток, племянников; почему заранее, навечно записано, что отношения
меж ними могут быть только приязненные; что они - обязательно!
– каким-то
образом влияют на тебя. Они на тебя, а не ты на них! Почему ты обязан
отвечать че только за себя, а и за них, которых в деревнях могут быть
десятки? Возьми любого деревенского человека, приглядись ко всем его
"связям", почти обязательно найдешь - и часто не одного -
компрометирующего родственника. Конечно, здесь у него не кто-либо, а брат.