Люди сороковых годов
Шрифт:
– И у него на все это и удостоверения есть от полиции, - пояснил опять за жену сам Пиколов.
– Да, у него все эти и бумаги есть!
– подхватила она.
– И он их представил туда. Только вдруг оттуда глупую этакую бумагу пишут к Ивану Алексеевичу... что, как это там сказано... что все это неблагонамеренные действия опекуна... Хорошо, конечно, что Иван Алексеевич так расположен к нам... Он привозит ко мне эту бумагу. "Вот, говорит, напишите брату!.." Я пишу ему... Он прискакал, как сумасшедший: "Я, говорит, желаю, чтобы все это обследовали; кто, говорит, из чиновников особых поручений Ивана
Как ни бестолково m-me Пиколова рассказывала, однако Вихров очень хорошо понял, что во всей этой истории скрывались какие-нибудь сильные плутни ее братца.
– Вы бы гораздо лучше сделали, если бы попросили на это дело какого-нибудь другого чиновника: я в службе мнителен и могу очень повредить вашему брату, - сказал он.
– Ни за что, ни за что!.. И слышать вас не хочу!
– воскликнула m-me Пиколова, зажимая себе даже уши.
– Вы добрый, милый, съездите и поправите все это, а мне уж пора к Ивану Алексеевичу, а то он, пожалуй, скучать будет!..
– заключила она и ушла из кабинета.
Пиколов и Вихров, оставшись вдвоем, некоторое время молчали.
– Но что за человек - брат вашей супруги?
– спросил, наконец, последний.
– Он человек умный и расчетливый, только вот, знаете, этак, любит направо и налево карточкой перекинуть!
– отвечал Пиколов и представил рукой, как мечут банк.
– Может быть, на эти карточки он все доходы с имения и проигрывал, заметил ему Вихров.
– Нет, нет!
– возразил Пиколов, засмеявшись своим широким ртом.
Покуда они разговаривали таким образом, в гостиной послышался сначала громкий, веселый разговор, наконец крик, визг, так что Вихров не утерпел и спросил:
– Что это такое там?
– Так себе, ничего, шалят!
– отвечал Пиколов.
В гостиной, в самом деле, шалили. Сначала сели играть в карты губернатор, m-me Пиколова, инженер и Юлия - в фофаны; ну, и, как водится, фофана положили под подсвечник; m-me Пиколова фофана этого украла, начальник губернии открыл это.
– Зачем вы это сделали, зачем?!
– говорил он и ударил ее по руке.
M-me Пиколова ударила сама его и довольно сильно; при этом одна свеча потухла от их движения.
– Когда вы затушили свечку, так я затушу другую, - сказал начальник губернии.
– Ах, не смейте!
– кричала Пиколова.
– Захаревский, затушите прочие свечи!
– кричал начальник губернии, задувая сам свою свечу.
Виссарион, не задумавшись, сейчас же исполнил это приказание, задул все остальные свечи; в гостиной сделалась совершенная темнота. Начальник губернии начал ловить m-me Пиколову, а она от него бегала из угла в угол. В эту минуту в гостиную возвратились Пиколов и Вихров. Последний едва рассмотрел прижавшуюся в углу Юлию.
– Что такое?
– спросил он ее.
– Ах, защитите меня, чтобы он на меня как-нибудь не набежал, - сказала она.
Вихров стал около нее в защиту, начальник губернии между тем продолжал бегать за Пиколовой.
– На диване, на диване, ваше превосходительство!
– подсказывал ему инженер.
Начальник губернии бросился на диван, но m-me Пиколова
– В ту комнату, ваше превосходительство, улетела, - продолжал ему подсказывать Виссарион.
M-me Пиколова, в самом деле, убежала в одну из задних комнат.
Начальник губернии, очень хорошо знавший расположение дома, тоже побежал за ней - и они там что-то долго оставались. Наконец сам m-r Пиколов взял загашенные свечи, сходил с ними в зало и внес их в гостиную: он знал, когда это надо было сделать.
– Как расшалились они, ужас!
– говорил он.
Невдолге после того возвратились губернатор и m-me Пиколова, которая уже не бежала, а шла довольно тихо.
– Вы гадкий, противный!
– говорила она губернатору.
– Вы сами деретесь, сами деретесь!
– отвечал ей тот.
– Что же это, они всегда так забавляются?
– спросил Вихров Юлию.
– Не знаю, - отвечала та, и на губах ее появилась какая-то презрительная улыбка.
XIV
ОПЕКУН
Усадьба Козлово стоит на высокой горе, замечательной тем, что некогда, говорят, в нее ударил гром - и громовая стрела сделала в ней колодец, который до сих пор существовал и отличался необыкновенно вкусной водой. В этой-то усадьбе, в довольно большом, поместительном барском доме, взад и вперед по залу ходил m-r Клыков (брат m-me Пиколовой). Он был средних лет, с несколько лукавою и заискивающею физиономиею, и отличался, говорят, тем, что по какой бы цене ни играл и сколько бы ни проигрывал - никогда не менялся в лице, но в настоящее время он, видимо, был чем-то озабочен и беспрестанно подходил то к тому, то к другому окну и смотрел на видневшуюся из них дорогу, как бы ожидая кого-то. Наконец он вдруг проговорил: "Едет!" - и с улыбающимся лицом вышел в переднюю, чтобы принять гостя.
Ехал это к нему Вихров.
– Меня, однако, привезли к вам в усадьбу, а не в имение!
– говорил тот, снимая шинель.
– Это, уж извините, я так распорядился: что же вам в деревне в курной избе жить, - говорил Клыков.
– Все это прекрасно-с, - возразил ему Вихров, - да к вам-то ехать мне не совсем благовидно.
Они это время входили уже в гостиную и усаживались в ней.
– Но неужели же я вас куском хлеба и чашкою чаю подкуплю - неужели? спрашивал Клыков, глядя ему в лицо.
– Подкупить не подкупите, но мужикам может это показаться некоторым сближением моим с вами, - возразил Вихров.
– Никаким это сближением не может им показаться!
– возразил Клыков.
Вихров не стал с ним больше спорить и просил его, чтобы он дал ему список недоимщиков, а также велел позвать и самих мужиков. Клыков осторожно и как бы даже на цыпочках ушел в свой кабинет. Вихров стал осматриваться. Он сидел в какой-то закоптелой гостиной: закоптели ее стены, на столе лежала закоптелая салфетка, закоптели занавеси на окнах, закоптела как будто бы сама мебель даже, - и на всем были следы какого-то долгого и постоянного употребления. Вихров посмотрел в зало. Там тоже обеденный стол стоял раздвинутым, как бывает это в трактирах; у стульев спинные задки были сильно захватаны, на стене около того места, где в ней открывался буфет, было множество пятен.