Люди сороковых годов
Шрифт:
– Ну, так подъезжай!
Мужик подъехал в грязной тележке, на какой-то неопределенного цвета и сверх того курчавой лошаденке.
Вихров полез в телегу.
– Не замарайся, родимый, - сказал мужик, - дай, я тебе хоть свой кафтанишко постелю.
– Не нужно!
– сказал Вихров.
– Только уезжай поскорее отсюда.
Мужик поехал. Прочие мужики пошли рядом с ним и, крупно шагая, не отставали от маленькой лошаденки. Вихров между тем жадно стал вдыхать в себя свежий осенний воздух. Влияние дурмана на него не совсем еще кончилось. Уехать со всякого следствия в дорогу было для него всегда величайшим
Вихров принялся толковать с мужиками.
– В самой деле жена у вашего опекуна родит?
– спросил он, предполагая, что Клыков и это солгал ему.
– Выкинула, сказывали, - отвечал шедший рядом с его телегой мужик, должно быть, староста.
– За неволю выкинула; бают, бил, бил ее, приехавши из города-то, подхватил другой мужик из толпы.
– Как, бил? За что?
– воскликнул Вихров.
– А ни за што, ни про што, - отвечал опять староста, - нехорошо, очень несогласно живут!
– А она-то что же, дурная тоже женщина?
– Нет, она-то ничего, не богатая только, вот за это и срывает на ней свой гнев. Бумагу-то, говорят, как по этому делу получил, злой-презлой стал и все привязывался к ней: "Все, говорит, я на семейство проживаюсь!"
Понятно, что Клыков был один из отъявленнейших негодяев, и Вихров дал себе слово так повести его дело, чтобы подвергнуть его не только денежному взысканию, но даже уголовной ответственности.
– Скажите, пожалуйста, как же он вами управлял и в какой мере вас обижал?..
– спрашивал он мужиков.
За всех за них стал отвечать староста: народ в этих местах был хлебопашествующий, а потому - очень простой.
– Вот видишь, батюшка ты мой, - объяснил староста, - слух был такой попервоначалу... Чиновники тоже кой-какие маленькие нам сказывали, что мы вольные будем, что молодой барин наш имение маменьки своей не взял, побрезговал им. Однако же вот слышим-прослышим, что молодой барин в опекуны к нам прислан; так он и правил нами и до сей поры.
– И вы на него, как на помещика своего, работали?
– Все едино!
– отвечал мужик.
– Что ни есть, кормилиц к детям, и тех все из нашей вотчины брал без всякой платы; нашьет им тоже сначала ситцевых сарафанов, а как откормят, так и отберет назад.
Все это, как самый придирчивый подьячий, Вихров запоминал и хотел ввести в дело.
– То нам, ваше высокородие, теперь оченно сумнительно, - продолжал староста, - что аки бы от нашей вотчины прошение есть, чтобы господину опекуну еще под наше имение денег выдали, и что мы беремся их платить, но мы николи такого прошения не подавали.
Вихров и это все записал и, приехав в одну из деревень, отбирал от мужиков показания - день, два, три, опросил даже мужиков соседних деревень в подтверждение того что ни пожаров, ни неурожаев особенных за последнее время не было. Он вытребовал также и самое дело из опеки по этому имению; оказалось, что такое прошение от мужиков действительно было там; поименованные в нем мужики
– И хорошо сделали!
– одобрил их Вихров.
Вслед за тем мужики ему объявили, что опекун уехал в губернский город жаловаться на них и на чиновника.
– Ничего, пусть себе жалуется, - сказал им Вихров.
XV
ТУЧИ НАЧИНАЮТ СОБИРАТЬСЯ
Герой мой очень хорошо понимал, что в жизни вообще а в службе в особенности, очень много мерзавцев и что для противодействия им мало одной энергии, но надобно еще и суметь это сделать, а также и то, что для человека, задавшего себе эту задачу, это труд и подвиг великий; а потому, вернувшись со следствия об опекунских деяниях Клыкова, он решился прежде всего заехать к прокурору и посоветоваться с ним. Тот встретил его с какой-то полуулыбкой.
Вихров рассказал ему все дело подробно.
– Я уж слышал это, - отвечал Иларион Захаревский, - губернатор приглашал меня по этому делу и говорил со мною о нем.
– Что же именно?
– спросил Вихров.
Захаревский усмехнулся.
– Они тут совсем другой оборот дают!
– начал он.
– Они говорят, что вы взбунтовали все имение против опекуна!
– Чем же я взбунтовал?
– спросил Вихров.
– Тем, что вы собирали их, говорили им речи, чтобы они не слушались опекуна.
– Я говорил им только, чтобы они показывали правду.
– Ну, а они объясняют, что вы к ним воззвание произносили! Давать всему какой угодно оттенок - они мастера; однако позвольте мне ваше дело посмотреть, - прибавил Захаревский, увидев в руках Вихрова дело.
Тот ему подал его, Захаревский просмотрел его с первой страницы до последней.
– Все очень обстоятельно обследовано; не знаю, как они вывернутся тут!
– проговорил он.
– Мало, что обстоятельно обследовано, но у меня еще есть и другие факты... Он хотел меня даже отравить!..
И Вихров рассказал историю о дурмане.
Захаревский на это пожал только плечами.
– Что же они намерены теперь сделать с своей стороны?
– спросил Вихров.
– Решительно не знаю, - отвечал Захаревский.
– Губернатор только спрашивал меня, не следует ли команды ввести в именье. Я говорю, что команды вводятся, когда уже испытают прежде все предварительные полицейские меры. Пусть прежде туда выедет полиция, члены опеки и внушат крестьянам повиновение; наконец, говорю, еще не известно, что откроется по исследованию вашего чиновника, и, может быть, действия опекуна таковы, что его самого следует удалить и что крестьяне оказывают неповиновение только против него. "Никогда, говорит, не может быть этого, потому что он человек прекрасный!"