Люди сороковых годов

Писемский Алексей Феофилактович

– За что же он так преследовал вас?

– За то самое, что родитель наш эти самые деньги вместе с ним прогулял, а как начали его считать, он и не покрыл его: "Я, говорит, не один, а вместе с головой пил на эти деньги-то!" - ну, тому и досадно это было.

– Как же ты бежал и куда?

– На Волгу бурлаком ушел; там важно насчет этого, сколько хошь народу можно уйти... по пословице: вода - сама метла, что хошь по ней ни пройди, все гладко будет!

– Как же ты шайку-то потом собрал?

– Да

я уж на Низовье жил с год, да по жене больно стосковался, - стал писать ей, что ворочусь домой, а она мне пишет, что не надо, что голова стращает: "Как он, говорит, попадется мне в руки, так сейчас его в кандалы!.." - Я думал, что ж, мне все одно в кандалах-то быть, - и убил его...

– Ну, и убил бы! Зачем же разбойничал потом?

– Как же убьешь его без разбою-то? В селение к нему прийти - схватят, в правлении он сидит со стражей; значит, на дороге надо было где-нибудь поймать его, а он тоже ездил парой все, с кучером и писарем; я шайку и собрал для того.

– Однако по делу видно, что ты одного его встретил.

– Да уж это случайно так вышло: я в селение-то свое пришел узнать, что когда он приедет, а тут мне и говорят, что он сам у нас в деревне и будет ворочаться домой. "А кто, я говорю, с ним?" - "Всего, говорят, один едет!" Я думал - что времени медлить, вышел сейчас в поле, завалил корягой мост, по которому ему надо было ехать, и стал его ждать тут. Он едет пьяный, еле сидит в телеге-то, я сейчас взял его лошадь под уздцы. Он как взмахнул на меня глазами-то, сейчас признал, - слух тоже был уж про нас, что мы пошаливаем в окрестностях, - взмолился мне: "Отпусти, говорит, душу на покаяние!" Я говорю: "Покайся, это твое дело, а живого уж не отпущу". Перекрестился он раза три - и затем я его застрелил из винтовки.

– А больше ты никого не убивал?

– Больше из своих рук никого... и всегда даже ругал других, ежели кто без надобности кровь проливал.

– Где ж ты приставал с шайкой?
– спросил Вихров.

– Да сначала хутор у одного барина пустой в лесу стоял, так в нем мы жили; ну, так тоже спознали нас там скоро; мы перешли потом в Жигулеву гору на Волгу; там отлично было: спокойно, безопасно!

– Чем же?

– Тем, что ни с которой стороны к той горе подойти нельзя, а можно только водою подъехать, а в ней пещера есть. Водой сейчас подъехали к этой пещере, лодку втащили за собой, - и никто не догадается, что тут люди есть.

– Но и к вам точно так же водой могли подъехать?

– Тогда у нас земляной ход был вырыт совсем в другую сторону и дерном закрыт! Там нас никогда не словили бы; сыро только очень было жить, и лихорадка со многими стала делаться.

– Где же вас поймали?

– В кабаке! За вином всего в третий раз с Сарапкой пришли, - тут и захватили, а прочую шайку взяли уж по приказу от Сарапки: он им с нищим рукавицу свою послал - и

будто бы приказывает, чтобы они выходили в такое-то место; те и вышли, а там солдаты были и переловили их.

– Стало быть, он изменил вам?

– Известно уж, не поберег; меня было сначала заставляли и розгами даже пугали, я сказал: "Хоть в жерло огненное бросьте, и тогда я того не сделаю, потому я всей шайке клятву давал не выдавать их николи".

– А Сарапка разве не давал?

– И Сарапка давал; оба начальника мы давали; ну, он тоже, видно, не побоялся бога, а шкуры своей больше пожалел.

Вихров заинтересовался видеть и Сарапку.

– А он приведен вместе с тобой?
– спросил он.

– Приведен, - отвечал Гулливый, - в передней тут стоит.

Вихров велел ввести Сарапку.

Два солдата ввели есаула. Это был горбатый мужичонко, с белокурой головой и белокурой бородой, в плечах широкий и совсем почти без шеи.

– Ты силен?
– спросил его Вихров.

– Ничего, силен!
– отвечал ему Сарапка.

– А зачем ты в разбойники пошел?

– От бедности, в кабале большой был у хозяина.

– Ему бы лет сто от кабалы-то не отслужиться, - он взял да и бежал, объяснил за него Гулливый.

– Много ли ты душ загубил?
– продолжал его расспрашивать Вихров.

Сарапка посмотрел на него исподлобья.

– Я уж говорил-то-тко, сколько, - произнес он.

Вихров заглянул в дело.

– Там сказано: двенадцать душ, - проговорил Вихров.

– Ну, коли двенадцать, так так!

– Верно это?

– Верно.

– Да ты не клеплешь ли на себя, чтобы дольше сидеть в остроге?

– Нет, не клеплю, - отвечал Сарапка.

– Показал правильно, - подтвердил и атаман.

– Отчего же он столько перегубил - зол, что ли, он?

– Кто его знает - зол ли больно, али трусоват: оставь-ко кого в живых-то, так, пожалуй, и докажет потом, а уж мертвый-то не пикнет никому.

– Правда это?
– переспросил Вихров Сарапку.

– Правда!
– отвечал тот как-то сердито.

– Вот видите что-с, - продолжал Вихров, снова начав рассматривать дело.
– Крестьянская жена Елизавета Петрова показывает, что она к вам в шайку ходила и знакомство с вами вела: правда это или нет?

– Слышали мы, сударь, это, - начал отвечать атаман, - сказывали, что бабенка какая-то болтает это, - и в остроге, говорят, она содержится за то; но не помним мы как-то того, - хаживали точно что к нам из разных селений женщины: которую грозой, а которую и деньгами к себе мы прилучали, но чтобы Елизавета Петрова какая была, - не помним.

– Ну, а ты не помнишь ли?
– спросил Вихров Сарапку.

– Нет, и я не помню тоже!
– отвечал тот.

– А вам не показывали ее?
– спросил Вихров уже атамана.