Люди сороковых годов
Шрифт:
– Нет-с, въявь-то не показывали; может, и признаем, как в лицо-то увидим.
– Я вам ее покажу, когда отберу от нее показание, а вы выйдите пока!
Разбойники с своими конвойными вышли вниз в избу, а вместо их другие конвойные ввели Елизавету Петрову. Она весело и улыбаясь вошла в комнату, занимаемую Вихровым; одета она была в нанковую поддевку, в башмаки; на голове у ней был новый, нарядный платок. Собой она была очень красивая брюнетка и стройна станом. Вихров велел солдату выйти и остался с ней
– Скажи, пожалуйста, как ты попала в это дело разбойничье?
– спросил он ее.
– Тут чиновники вот тоже были; я сама пришла к ним и сказалась, отвечала она довольно бойко.
– Что же ты сказалась?
– Что я с разбойниками этими самыми в знати была.
– Но они, однако, говорят, что не знают тебя...
– А пес их знает, пошто они это говорят.
– А ты утверждаешь, что их знаешь?
– Утверждаю.
– Что с обоими с ними - с атаманом и есаулом - даже была близка?
– Известно...
– Стало быть, ты дурного поведения?
– Какая уж есть, такая и живу, - отвечала Лизавета, слегка улыбнувшись.
– Что же, у тебя есть муж?
– Муж есть, и свекор, и свекровь.
– Может быть, тебе жить у них было плохо?
– Какое же плохо? Так, как у всех баб, - отвечала Лизавета и как будто бы сконфузилась при этом немного.
– А мужа ты любишь?
При этом вопросе Лизавета явно уж покраснела.
– Люблю!
– протянула она.
– А что он - старый али молодой?
– А кто его знает - средственный.
– А собой красив?
– Ничего, красив!
– Позовите атамана!
– крикнул Вихров.
Через несколько мгновений вошел атаман.
Он сначала поклонился Лизавете. Лицо его явно выражало, что он ее не знает. Она тоже ему поклонилась и при этом слегка усмехнулась.
– Знаешь ты ее?
– спросил Вихров атамана.
Тот еще несколько времени пристально посмотрел на Лизавету.
– Никак нет-с, сударь!
– отвечал он.
– А она говорит, что тебя знает, - сказал Вихров.
– Не знаю, где она меня знала, - отвечал атаман и пожал даже от удивления плечами.
– Как же не знаю, - знаю, - отвечала Лизавета с не сходящей с уст улыбкой.
– Знает так, что и любовницей твоей была; была ведь?
– спросил Вихров Лизавету.
– Была-с, - проговорила она и при этом опять заметно сконфузилась.
– И любовницей даже была - здравствуйте, мое вам почтение!
– произнес шутя и с удивлением атаман.
– Что же, не была?
– спросил его Вихров.
– Какое, сударь, помилуйте! Как же она любовницей моей могла быть, коли я и не видывал ее?
– Нет, врешь, шалишь, видывал!
– подхватила бойко Лизавета.
– Ну, где же я тебя видывал, где?
– начал как бы увещевать ее атаман. Я, дура ты экая,
Лизавета слушала его стоя, отвернувшись к окну и смотря на улицу.
– Позовите теперь Сарапку, - сказал Вихров, чтобы с обоими разбойниками дать Лизавете очную ставку.
Тот вошел и никакого, в противоположность атаману, внимания не обратил на Лизавету.
– Ты знаешь ее?
– спросил его Вихров.
– Нет, - отвечал Сарапка, не глядя на Лизавету.
– Вот видишь, и этот говорит, что тебя не знает.
– Да хоть бы они все говорили, - не сказывают, запираются.
Атаман усмехнулся.
– Есть нам из-за чего запираться-то, - начал он, - ну, коли ты говоришь, что у нас была, - где же ты у нас была?
– В лесу!
– отвечала Лизавета.
– Да ведь лес велик! Кое место в лесу?
– На хуторе барском!..
Атаман с удивлением пожал плечами, а Сарапка при этом только исподлобья на нее взглянул.
– Что ж ты делала у них?
– спросил уж ее Вихров.
– Пила, разговаривала с ними.
– О чем?
– Они спрашивали, кои у нас мужики богаты, чтобы ограбить их; я им сказывала.
– А они что тебе рассказывали?
– Рассказывали, что бабу около нашего селенья убили.
– Было это?
– спросил Вихров атамана.
– Было, точно-с. Вон он и убил!
– отвечал атаман, показывая головой на Сарапку.
– Так ты стоишь на своем, что была с разбойниками в согласии?
– спросил Вихров Лизавету.
– Стою, - отвечала та.
– А вы стоите, что не была?
– прибавил он разбойникам.
– Стоим-с, - отвечал атаман.
– Ну, хорошо, - сказал Вихров и разбойников велел опять вывести, а Лизавету оставить.
Несколько времени он смотрел ей в лицо; она стояла и как бы усмехалась.
– Послушай, - начал он, - зачем ты наговариваешь на себя? Если ты мне не скажешь причины тому, я сейчас же тебя из острога выпущу и от всякого дела освобожу.
Лизавета побледнела.
– Да как же вы меня выпустите, коли я сама говорю?
– Это ничего не значит: твои слова не подтверждаются.
– А коли скажу, вы не выпустите меня?
– спросила Лизавета.
– Если скажешь, не выпущу!
– Мне в Сибирь хочется уйти - вот зачем!
– отвечала Лизавета, и у нее вдруг наполнились глаза слезами.
– Зачем же тебе в Сибирь уйти хочется?
– Чтобы с мужем не жить!
– А ты не любишь его?
– Нет, по неволе я выдана.
– Ну, да ты так бы куда-нибудь от него отпросилась.
– Не пускает, все лезет ко мне: вот и в острог теперь все ходит ко мне. А что, сударь, коли я в Сибирь уйду, он никогда уже не может меня к себе воротить?