Люди сороковых годов

Писемский Алексей Феофилактович

Вихров очутился на этот раз под каким-то обаянием m-lle Катишь. Приехав домой, он сейчас же написал письмо к Абрееву - как об ней, так и об Кергеле, выразившись о последнем, что "если вашему превосходительству желательно иметь честного чиновника, то отвечаю вам за г-на Кергеля, как за самого себя"; а Катишь он рекомендовал так: "Девица эта, при весьма некрасивой наружности, самых высоких нравственных качеств".

IV

СВИДАНИЕ С ФАТЕЕВОЙ

На другой день, как нарочно,

стояла мрачная, сырая погода. У Вихрова было очень нехорошо на душе. Главное, его беспокоило то, что о чем будет с ним говорить Фатеева? Не станет ли она ему говорить о прежних его чувствах к ней, укорять его?.. Но, во всяком случае, это свидание будет, вероятно, несколько сентиментальное. Тому, что будто бы m-me Фатеева была очень больна, как говорила m-lle Прыхина, - Вихров не совсем верил; вероятно, сия достойная девица, по пылкости своего воображения, много тут прибавляла. Часу в одиннадцатом, однако, он велел заложить экипаж и поехал в город. Катишь уже ожидала его в небольшой зальце своего дома и была по-прежнему совсем готова - в шляпке и бурнусе. С тем же серьезным лицом, как и вчера, она села в экипаж и начала приказывать кучеру, куда ехать: "Направо, налево!" говорила она повелительным голосом.

Вихров при этом невольно заметил, что они проехали все большие улицы и на самом почти выезде из города въехали в глухой и грязный переулок и остановились перед небольшим домиком.

– В каком захолустье она живет!
– проговорил он.

– Да, она немножко нуждается в средствах, - отвечала Катишь.
– Хорошо то, по крайней мере, - продолжала она, вводя Вихрова по небольшой лесенке, что Клеопаша приучит меня к званию сестры милосердия.

– Приучит?
– повторил Вихров.

– Да, я ведь у нее провожу все дни мои и ночи - и только вот на свадьбу Юлии выпорхнула от нее.

Потом они вошли в крошечное, но чистенькое зальце, повернули затем в наугольную комнату, всю устланную ковром, где увидали Клеопатру Петровну сидящею около постели в креслах; одета она была с явным кокетством: в новеньком платье, с чистенькими воротничками и нарукавничками, с безукоризненно причесанною головою; когда же Вихров взглянул ей в лицо, то чуть не вскрикнул: она - мало того, что была худа, но как бы изглодана болезнью, и, как ему показалось, на лбу у ней выступал уже предсмертный лихорадочный пот.

– Благодарю вас, что вы приехали ко мне, - говорила m-me Фатеева, привставая немного со своих кресел, и сама при этом несколько покраснела в лице.

– Еще бы не приехать!
– подхватила Катишь.
– Однако вы сегодня изволите сидеть, а не лежать!
– прибавила она Фатеевой.

– Это вот я для него встала, - отвечала та, показывая с улыбкою на Вихрова.

– Зачем же для меня? Бога ради, лягте!
– произнес тот.

– Нет, я не настолько больна, могу еще сидеть, - возразила Фатеева. Ну, садитесь, только поближе ко мне.

Вихров сел очень близко около нее.

Катишь держала себя у подруги своей,

как в очень знакомом ей пепелище: осмотрела - все ли было в комнате прибрано, переглядела все лекарства, затем ушла в соседнюю заднюю комнату и начала о чем-то продолжительно разговаривать с горничною Фатеевой. Она, конечно, сделала это с целью, чтобы оставить Вихрова с Фатеевой наедине, и полагала, что эти два, некогда обожавшие друг друга, существа непременно пожелают поцеловаться между собой, так как поцелуй m-lle Прыхина считала высшим блаженством, какое только существует для человека на земле; но Вихров и m-me Фатеева и не думали целоваться.

– Давно ли вы больны?
– спросил ее тот.

– Месяца два или даже больше, - отвечала с какой-то досадой Фатеева, и главное, меня в деревню не пускают; ну, здесь какой уж воздух! Во-первых город, потом - стоит на озере, вредные испарения разные, и я чувствую, что мне дышать здесь нечем!..

– Но нельзя же вам быть без докторского надзора.

– Мне решительно не нужно доктора, решительно!
– возражала Фатеева.
– У меня ничего нет, кроме как лихорадки от этого сырого воздуха - маленький озноб и жар я чувствую, и больше ничего - это на свежем воздухе сейчас пройдет.

– Но здесь все-таки скорее пройдет при помощи медика, - говорил ей Вихров.

– Никогда!
– возражала Фатеева.
– Потому что я душевно здесь гораздо более расстроена: у меня в деревне идет полевая работа, кто же за ней присматривает? Я все ведь сама - и везде одна.

– Ну, бог с нею, с полевою работою!

– Как, друг мой, бог с нею? Я только этим и живу. Мне на днях вот надо вносить в опекунский совет.

– Вы об этом не беспокойтесь. Вы пришлите мне сказать, сколько и когда вам надо заплатить в совет, я и пошлю.

– Merci за это, но еще, кроме того, - продолжала m-me Фатеева видимо беспокойным голосом, - мне маленькое наследство в Малороссии после дяди досталось; надобно бы было ехать получать его, а меня не пускает ни этот доктор, ни эта несносная Катишь.

– Чем несносная Катишь, чем?
– говорила та, входя в это время в комнату.

– Тем, что не пускаешь меня в Малороссию.

– Успеешь еще съездить, когда совсем поправишься, - отвечала та как бы совершенно равнодушным голосом.

– Да, у вас никогда не выздоровеешь, - все будете вы говорить, что больна.

– Ей всего недели две осталось жить, а она думает ехать в Малороссию, шепнула Катишь Вихрову; у него, впрочем, уж и без того как ножом резала душу вся эта сцена.

– А как там, Вихров, в моем новом именьице, что мне досталось, хорошо!
– воскликнула Клеопатра Петровна.
– Май месяц всегда в Малороссии бывает превосходный; усадьба у меня на крутой горе - и прямо с этой горы в реку; вода в реке чудная - я стану купаться в ней, ах, отлично! Потом буду есть арбузы, вишни; жажда меня эта проклятая не будет мучить там, и как бы мне теперь пить хотелось!