Люди сороковых годов

Писемский Алексей Феофилактович

– Негодяи!
– произнес Вихров с негодованием.
– Зачем он носит еще это одеяние?

– Носит, чтобы нравиться женщинам, - отвечал ядовито Салов.

– О, полноте!.. Он, кажется, совсем не такой.

– Он-то!.. Он и тут вон влюблен в одну молоденькую девочку: она теперь чистенькая, конечно, но, разумеется, того только и ждет, чтобы ее кто-нибудь взял на содержание, а он ей, вместо того, Шекспира толкует и стихи разные читает. Глупо это, по-моему.

– Почему глупо?
– спросил Павел.

– Потому что, если он научить ее этому хочет, так зачем это ей? На кой черт?.. Если же соблазнить только этим желает, то она всего скорей бы, вероятно, соблазнилась

на деньги.

– Но, может быть, он думает жениться на ней и образовывает ее для этого.

– Как же ему жениться, когда он сам один едва с голоду не умирает?

– Разве у него нет состояния?

– Никакого!.. Так себе перебивается кой-какими урочишками, но и тех ему мало дают: потому что, по костюму, принимают его - кто за сумасшедшего, а кто и за бродягу.

– Разве такой умный и образованный человек может быть бродягой! воскликнул Вихров.

– Отчего же нет? Я видал бродяг и мошенников пообразованнее его, возразил наивно Салов; вообще, тоном голоса своего и всем тем, что говорил о Неведомове он, видимо, старался уронить его в глазах Павла.

– А что, вы не обедаете в общей зале, с нами?
– прибавил он после некоторого молчания.

– Я обедаю обыкновенно у себя в комнате, - отвечал Павел.

– Ну что, нет! Будемте обедать там!.. Петр!..
– крикнул Салов.

На этот зов необыкновенно поспешно и с заметным почтением явился номерной лакей.

– А что обедать?
– спросил его Салов почти повелительно.

– Обедать готово, если прикажете, - отвечал тот.

– Да, вели! Кстати, скажите, - прибавил Салов, обращаясь к Павлу, что, вы играете в карты?

– Нет, - отвечал тот.

– Как же это - нет? Надо учиться, - произнес Салов.

– Как-нибудь выучусь, - проговорил Павел.

– Непременно-с, непременно, - повторил Салов.

Вскоре они оба вошли в обеденную залу. M-me Гартунг по-прежнему лежала за ширмами. Номера ее еще не все были заняты; а потому общество к обеду собралось не весьма многочисленное: два фармацевта, которые, сидя обыкновенно особняком, только между собою и разговаривали шепотом и, при этом, имели такие таинственные лица, как будто бы они сейчас приготовились составлять самый ужасный яд. Неведомов пришел под руку с известной уже нам девицей, которая оттого, в одно и то же время, конфузилась и смеялась. Будучи на этот раз в платье, а не в блузе, она показалась Вихрову еще интереснее. Это было какое-то по природе своей грациозное существо; все в ней было деликатно: губки, носик, ножки, талия; она весело и простодушно улыбалась. Неведомов между тем усадил свою спутницу рядом с собой и по временам, несмотря на свои мягкие голубые глаза, взглядывал на нее каким-то пламенным тигром. Салов сел рядом с Павлом. M-me Гартунг несколько раз и каким-то заметно нежным голосом восклицала: "Салов, подите сюда!". И Салов, делая явно при всех гримасу, ходил к ней, а потом, возвращаясь и садясь, снова повторял эту гримасу и в то же время не забывал показывать головой Павлу на Неведомова и на его юную подругу и лукаво подмигивать.

– Что это хозяйка все зовет к себе Салова?
– спросил Павел после обеда Неведомова.

– Вероятно, как старшего постояльца своего, - отвечал тот и, видимо, больше всего занятый своею собеседницей, снова подал ей руку, и они отправились в ее номер.

"Тут, должно быть, амуретов пропасть!" - подумал про себя Павел.

VI

КАНДИДАТ МАРЬЕНОВСКИИ И СТУДЕНТЫ ПЕТИН И ЗАМИН

Через несколько дней, общество m-me Гартунг за ее табльдотом еще увеличилось: появился худощавый и с весьма умною наружностью молодой

человек в штатском платье. Салов сначала было адресовался к нему весьма дружественно, но вновь прибывший как-то чересчур сухо отвечал ему, так что Салов, несмотря на свой обычно смелый и дерзкий тон, немного даже сконфузился и с разговорами своими отнесся к сидевшей в уединении Анне Ивановне. Она, как показалось Павлу, была с ним нисколько не менее любезна, чем и с Неведомовым, который был на уроке и позапоздал прийти к началу обеда, но когда он пришел, то, увидев вновь появившегося молодого человека, радостно воскликнул: "Боже мой, Марьеновский! Кого я вижу?" - И затем он подошел к нему, и они дружески расцеловались. Потом, Неведомов сел рядом с Марьеновским и продолжал любовно смотреть на него; они перекинулись еще несколькими словами. Неведомов, после того, взглянул на прочих лиц, помещавшихся за табльдотом, и увидел, что Анна Ивановна сидит с Саловым и, наклонившись несколько в его сторону, что-то такое слушает не без внимания, что Салов ей говорит. Неведомов при этом побледнел немного, стал кусать себе губы и с заметною рассеянностью отвечал на вопросы Марьеновского. К концу обеда он, впрочем, поуспокоился - может быть потому, что Салова вызвал кто-то приехавший к нему, и тот, уходя, объявил, что больше не воротится. Два фармацевта, по-прежнему обедавшие особняком, тоже ушли вскоре за ним.

Неведомов в это время обратился к Марьеновскому с вопросом:

– А что, скажите, нового в мире юриспруденции?

– Теперь напечатан процесс madame Лафарж, - отвечал тот.

Павел нарочно пересел с своего стула на ближайший к ним, чтобы лучше слышать их разговор.

– Это, что убила мужа, - подхватил Неведомов.

– Да, и тут замечательно то, что, по собранным справкам, она ему надавала до полфунта мышьяку, а при анатомировании нашли самый вздор, который мог к нему войти в кровь при вдыхании, как железозаводчику.

– Однакож ее обвинили?
– вмешался в разговор Вихров.

– Ее обвинили, - отвечал как-то необыкновенно солидно Марьеновский, - и речь генерал-прокурора была, по этому делу, блистательна. Он разбил ее на две части: в первой он доказывает, что m-me Лафарж могла сделать это преступление, - для того он привел почти всю ее биографию, из которой видно, что она была женщина нрава пылкого, порывистого, решительного; во второй части он говорит, что она хотела сделать это преступление, - и это доказывает он ее нелюбовью к мужу, ссорами с ним, угрозами...

– Логично, - произнес Неведомов.

– Удивительно просто, точно задачу какую математическую решил, - сказал Марьеновский.

– Скажите, присяжные ее осудили?
– спросил Павел, отнесясь к нему опять со всевозможною вежливостью.

– Разумеется, - отвечал ему тоже вежливо и Марьеновский.

– Факты дела напечатаны все?
– спросил его Неведомов.

– Все, до самых мельчайших подробностей.

– А к чему бы присудили ее по нашим законам?
– прибавил Неведомов.

Марьеновский пожал плечами.

– Самое большее, что оставили бы в подозрении, - отвечал он с улыбкой.

– Значит, уголовные законы наши очень слабы и непредусмотрительны, вмешался опять в разговор Вихров.

– Напротив!
– отвечал ему совершенно серьезно Марьеновский.
– Наши уголовные законы весьма недурны, но что такое закон?.. Это есть формула, под которую не могут же подойти все случаи жизни: жизнь слишком разнообразна и извилиста; кроме того, один и тот же факт может иметь тысячу оттенков и тысячу разных причин; поэтому-то и нужно, чтобы всякий случай обсудила общественная совесть или выборные из общества, то есть присяжные.