Магнолия Паркс
Шрифт:
— Правильно, — киваю еще раз.
— Это ненормально.
Я отступаю, обиженная.
— Прошу прощения?
Он смеется.
— Это... чертовски ненормально.
— А вот и нет.
Мои щеки раскраснелись, но я рада, что он смеется. Мне не хочется, чтобы Том был грустным в моём присутствии.
Он смотрит на меня с выражением, в котором смешаны удивление и недоумение.
— Это странно, — говорит он, качая головой. — Ты странная. Вообще странно делать такое.
— Ну все, ладно, — закатываю глаза. — Будто ты такой идеальный, ты такой... у тебя есть то... ты просто такой... со своими... — чёрт. — У тебя странный
Он поправляет его рукой, самодовольно посмеиваясь. Но при этом очень сексуально выглядя. Том падает спиной на мою кровать и смотрит на потолок.
Я ложусь рядом, лицом к нему. Он смотрит на меня и снова становится серьёзным.
— Я не хочу быть посмешищем, — говорит он мне. — Не заставляй меня выглядеть глупо, хорошо?
— Мы в фиктивных отношениях, чтобы завуалировать мои чувства к бывшему. Это уже по-дурацки.
Его щеки снова становятся красными от ревности.
— Просто убедись, что никто не увидит, как ты глупо ведёшь себя с ним, — говорит мне.
Он поворачивается ко мне, целует в щеку, растрепывает мне волосы и уходит.
Растрепывает мне волосы!
Как будто я чертов Лабрадудель!
Я смотрю ему вслед — возмущённая и при этом слегка возбудённая.
Предложу маме такое название для ее следующего аромата.
23. БИ ДЖЕЙ
RHS Chelsea Flower Show Gala — пожалуй, самое ненужное событие в мире флористики. Это мероприятие посещают королевская семья, знаменитости, а также рядовые люди, как я. Билет стоит примерно восемьсот фунтов стерлингов — не так много в масштабе Вселенной, но немного кусается, если учесть, что я заплатил восемь фунтов стерлингов, чтобы посмотреть, как любовь всей моей жизни порхает по этому чертовому саду с другим долбаным мужчиной.
Таура предложила пойти вместе, но я отказался. Я и так уже на плохом счету у Паркс, это было бы слишком. К тому же это её любимое светское мероприятие сезона, и я не хочу его портить для неё.
Моё присутствие с Таурой не должно испортить ей вечер, потому что это не с Таурой я изменил Паркс, хотя Магнолия в это не верит. Между мной и Сакс ничего нет, и не было уже несколько месяцев.
Она определённо трахается с Джоной, а ещё мне показалось, что между ней и Генри недавно проскочила искра? Не уверен точно.
Я приехал поздно. Паркс пришла ещё позже. Том под руку с ней, и он с каждой минутой всё увереннее держит её, и я начинаю паниковать на мгновение — может быть, они уже переспали.
Тот факт, что Магнолия ещё не переспала ни с кем другим, для меня одновременно облегчение и личный кошмар. Облегчение, потому что так она до сих пор моя. По крайней мере она принадлежит мне больше, чем кому-то другому. А кошмар из-за вида, который она имеет. В вечернем платье или в пижаме — неважно. Для меня она всегда выглядит одинаково. Её глаза я вижу каждый раз, когда закрываю свои.
На ней платье, которое похоже на акварельную картину – зелёное, розовое и, чёрт возьми, лиловое — она специально так оделась. Паркс
Она ловит мой взгляд с другого угла комнаты и держит его так, как нашим рукам запрещено.
— Привет, — говорит она одними губами.
Я слегка улыбаюсь, и она отводит взгляд, её щёки немного розовеют. Это успокаивает меня на мгновение, ведь я всё ещё могу заставить её тело делать то, что я хочу, лишь одним взглядом.
Я остаюсь на месте, потому что знаю, что она сама подойдёт ко мне. Магниты.
Так ребята называют нас. Иногда мы как одноимённые полюса, иногда — как противоположные, но в любом случае двигаем друг друга. Отталкиваем или притягиваем. Видели бы вы лицо Джоны, когда он придумал эту метафору, — словно выиграл чёртову Пулитцеровскую премию.
Она не спеша идёт в мою сторону, делая вид, что это инициатива Тома, но это не так. Никто не умеет производить впечатление на присутствующих в комнате так, как Магнолия Паркс. Это одновременно смешно и раздражает, потому что я даже не думаю, что она осознаёт, что делает это. Когда мы были вместе, мне было всё равно, что все смотрят на неё, потому что она смотрела только на меня. Но с тех пор как мы расстались, меня съедает изнутри, наблюдая за ней в комнате, потому что она этого не видит. Она начинает нервничать из-за меня, пожилых дам, официанток и случайных девушек в барах, но я не слепой и знаю, что всё это происходит. А вот Паркс, с другой стороны, вообще ничего не понимает.
Помню, как несколько месяцев назад во время одной из наших поездок сидел напротив нее в маленькой кофейне в крошечном городке где-то очень далеко, и все смотрели на нее. Повально. Паркс просматривала меню, совершенно того не осознавая. Не замечала, пока не увидела выражение моего лица — между ужасом и утешением (не могу сказать, что я считал почти все население городка Рай настолько угрожающим).
— Что? — моргнула она.
Я слегка улыбнулся.
— Все уставились на тебя.
— Ну да, — она чуть выпрямилась. — На мне винтажное пальто Chanel 1977 года с меховой отделкой и узором «гусиная лапка».
— Ага, — фыркнул я, отпивая из пивной бутылки, — именно поэтому они и пялятся.
— Бидж, — улыбнулась мне, склонив голову набок, и заморгала.
— Паркс, — целую ее щеку, приближаясь к губам, чтобы не пересекать границы, а она закатывает глаза, делая вид, что безмолвно протестует.
— Баллентайн, — Том хватает меня за плечи, усмехаясь, — хорошо выглядишь, чувак.
Он сжимает мой подбородок рукой, игриво улыбается — но это ход конем, выводящий меня на шестой уровень гнева. Если бы это был кто-то другой, я бы сразу начал драться, но Том Ингленд? Не знаю. Не понимаю, как этот глупый грёбаный чувак, похожий на пирата и греческого бога одновременно, может заставить меня чувствовать себя на миллион баксов и пятилетним дурачком в одночасье. Засранец.
— Офигенный костюм, — говорит он, и я вижу, что он это искренне. Подсыпает соль на рану.
Паркс смотрит на меня какое-то время.
— Tom Ford. Приталенный смокинг из стрейчевой шерсти с атласной отделкой.
Том пялится на нее, а потом на меня, и снова на нее.
— Ты купила ему это?
Она берёт бокал шампанского с подноса мимо проходящего официанта и делает ленивый глоток.
— Нет.
Я изо всех сил стараюсь сдержать своё веселье.
— У нее к этому талант, — пожимаю плечами. — Уже давно.