Мантык, охотник на львов
Шрифт:
Чья то рука мягко охватила Колю за плечи. Онъ оглянулся. Мистеръ Стайнлей въ широкополой шляп подошелъ къ Кол и, охвативъ за плечи, согнулся съ нимъ къ борту парохода.
— Когда нибудь, — сказалъ онъ, медленно выговаривая слова, — люди изобртутъ, мой милый Коля, и такую машину, которая замнитъ этихъ несчастныхъ и будетъ за нихъ грузить на пароходы уголь.
— А что же тогда «эти» будутъ длать? — поворачиваясь къ мистеру Стайнлею, сказалъ Коля и его синесрые глаза впились въ глаза американца. Странно серьезно и сурово было ихъ выраженіе.
— Какъ, что?
— Они умрутъ съ голода… Вы знаете… Когда мы, — я, мамочка, Галина, ддушка Селиверстъ Селиверстовичъ съ внукомъ Мантыкомъ,
Мистеръ Стайнлей долгимъ взглядомъ смотрлъ на худощавое лицо Коли и потомъ тихо сказалъ:
— Бдное… бдное дитя… Когда нибудь вы все это мн разскажете!
Громадный «Лаосъ» былъ готовъ къ отплытію. Онъ издалъ три короткихъ глухихъ и зычныхъ гудка. На пристани волновалась и кипла толпа провожающихъ, по другую сторону снимали черныя угольныя доски, сворачивали угольные брезенты, и шаланда, отпихиваясь баграми, отходила отъ борта.
На высокомъ бломъ мостик, увшанномъ пробковыми спасательными кругами, въ будк съ зеркальными окнами у громаднаго рулевого колеса стало два матроса. Сдобородый капитанъ въ синемъ длинномъ сюртук и блыхъ панталонахъ, въ фуражк, густо расшитой золотымъ галуномъ и съ нимъ два офицера появились на мостив. Съ серебристымъ звонкомъ повернулось колесо машиннаго телеграфа и раздалась команда.
Тяжелые, срые осклизлые канаты причаловъ шумно упали въ воду. «Лаосъ» точно вздрогнулъ, вздохнулъ и вспнилъ воду винтомъ. Стала отходить отъ него пристань съ пестрой толпой, гд платки, руки и зонтики посылали послдній привтъ столпившимся у борта пассажирамъ.
Между пристанью и «Лаосомъ» легла зеленая полоса моря. Она вскипла блою пною, заиграла множествомъ пузырьковъ, зашипла, и, сначала медленно, потомъ все быстре, «Лаосъ» сталъ выходить изъ тснаго канала между пристаней.
Совсмъ еще близко отъ парохода, на взбудораженныхъ волнахъ колыхалась тяжелая угольная шаланда. Люди на ней бросили грести. Они стояли вс вмст, подняли руки, показывая одинъ палецъ, и что то отчаянно вопили. Но что, за шумомъ машины и волны, разобрать было нельзя.
— Что это, — спросилъ Коля мистера Стайнлея. — О чемъ это они такъ забезпокоились?
— Врно бакшишъ [40] просятъ, — отвчалъ Стайнлей. — Мало имъ дали.
Какъ то незамтно удалился берегъ. Вся Марсель открылась на гор блыми домами, и бухта Жоліеттъ съ длинными молами пристаней, съ пароходами и лодками оказалась далеко позади.
Свжій втерокъ задувалъ съ моря и шевелилъ русыми Колиными волосами. Машина уже не шумла, но гд-то далеко въ нутр парохода глухо, ровно и мрно стучала. Впереди, подъ высокимъ килемъ, шипла пной вода, раздвигалась двумя темносиними косыми волнами и, развернувшись въ блые гребни, уходила за пароходъ.
40
На чай.
Стала видна на скал надъ городомъ церковь и на ней золотая статуя Божіей Матери — Охранительницы — «Нотръ Дамъ де-ля Гардъ» — покровительницы Марсельскихъ моряковъ. Она сверкала на солнц въ голубомъ неб, какъ дневная звзда и, казалось, собою прикрывала весь громадный блый городъ, громоздившійся
Блый маякъ, окруженный низкими домиками, проплылъ мимо. На розовожелтыхъ скалахъ островка показались развалины. Еще островокъ… — Скала… — все уходило назадъ. Чуть дрожалъ пароходъ. Монотонно, наввая сонъ, стучала машина и шумла вода. Блыя чайки носились кругомъ. Все дальше уходилъ берегъ. Неразличимы стали острова. Въ блое пятно слились дома Марсели и только блестла, точно парила надъ городомъ золотая статуя.
Нотръ-Дамъ де-ля Гардъ! Божія Матерь стерегущая.
Шире стали морскія дали. Голубе шипящія волны. Тутъ, тамъ брызнули, засверкали серебромъ, заиграли блые зайцы вдругъ запнившихъ подъ засвжевшимъ втромъ волнъ. Вдали, гд синее небо спустилось къ синему морю, появилась туманная, сквозная дымка.
Тянула даль своею безпредльностью. Несказанно хорошъ былъ Божій міръ!
На палуб зазвонили къ утреннему завтраку. Пароходъ ускорялъ свой бгъ. Европейскій берегъ заволакивался дымкой дали.
II
ПРИВИДЕНИЕ
На пароход появилось привидніе. О немъ разсказывали въ той шестимстной кают третьяго класса, гд помещался Коля.
Его видла горничная каютъ перваго класса. Поздно ночью ее вызвала арабская принцесса, хавшая въ Александра и занимавшая отдльную каюту. Принцесса потребовала къ себ въ каюту кофе и сандвичей, такъ какъ она два дня изъ-за качки ничего не ла, и теперь проголодалась и почувствовала, что можетъ сть. Горничная пошла въ буфетъ. Она все приготовила и готовилась нести подносъ, какъ увидала блую тнь, стоявшую у стны. Горничная разсказывала, что эта тнь была громадной величины, до самаго потолка, что это былъ, какъ бы человкъ, закутанный во все блое и что у него горли синимъ яркимъ огнемъ глаза. Горничная взвизгнула и бросилась бжать. Она подняла тревогу на пароход и вернулась въ столовую въ сопровождены матросовъ и стэвардовъ. Никакого привиднія въ столовой не оказалось, но не оказалось на поднос ни кофе, ни хлба, ни сандвичей. Смятая пятифранковая бумажка валялась около до чиста выпитой чашки.
Странное было привидніе, которое стъ и пьетъ и платитъ еще деньги. Ршили, что кто-нибудь изъ стэвардовъ пошутилъ надъ горничной и успокоились. Въ сильную качку было не до привидній? И безъ нихъ было тошно жить на свт.
Колю не укачивало. Не укачивало и его хозяевъ.
Мистеръ Стайнлей часто вызывалъ къ себ Колю и заставлялъ его разсказывать о Россіи, о жизни въ изгнаніи, заграницей. Мистеръ Брамбль лежалъ обыкновенно на спин на койк, курилъ вонючую трубку крпкаго англійскаго табака и поглядывалъ на Колю скучающими, равнодушными глазами. Иногда, вытряхнувъ пепелъ изъ трубки, онъ поворачивался спиною къ Стайнлею и Кол и засыпалъ.
Коля и Стайнлей сидли на складныхъ стуликахъ подъ полузадраеннымъ иллюминаторомъ. Въ его круглое, мутное отъ водяныхъ брызгъ стекло, то было видно синее глубокое небо, то окно вдругъ опускалось, и тогда показывалось всхолмленное синее море, темносиняя волна пнистымъ краемъ лизала его и соленыя, свжія брызги летли въ лицо Кол. И становилось Кол отъ нихъ почему-то весело, и бодрость приливала къ его сердцу.
Напротивъ, у двери, трепалась малиновая занавска. Ока то отставала отъ двери, медленно входила въ каюту, касалась стоявшихъ за койками чемодановъ, потомъ такъ же медленно начинала подходить къ двери и прижималась къ ней вплотную. Въ умывальник плескала и лилась вода. Чемоданы вдругъ точно оживали и ползли къ ногамъ Стайнлея, и Коля бросался, чтобы поставить ихъ на мсто, а они уже ползли обратно, и Коля съ трудомъ, хватаясь за желзныя стнки кроватей, удерживалъ равновсіе при смх американца. И самому ему было смшно.