Мантык, охотник на львов
Шрифт:
— Готово! — крикнулъ онъ… — Ca va!
На второй мачт застучала лебедка, наматывая канатъ. Онъ натянулся, крюкъ ослаблъ, и Мантыкъ ударомъ молотка сбилъ его съ сти. Стремянка качнулась и стала медленно подниматься къ верхнимъ канатамъ. Еще черезъ нсколько минутъ Мантыка подтянули къ мачт и онъ сталъ спускаться на землю.
Когда онъ коснулся ногами твердой земли, ему показалось, что онъ упадетъ. Ноги затекли и голова кружилась. Точно земля ходила подъ нимъ. Но онъ ухватился за край лстнички и сдлалъ видь, что поправляетъ ботинокъ.
Инженеры и рабочіе окружили его.
— Ну
— Ничего, — отвтилъ Мантыкъ.
— У васъ руки въ крови.
— Пустяки.
Мантыкъ слизнулъ съ ладони кровь. Мантыка взяли подъ руки и повели въ казарму. Тамъ былъ приготовленъ завтракъ и вино. Инженеры были не на шутку обезпокоены случившимся. Особенно волновался старшій изъ нихъ.
— Это ужасно! Это ужасно! — повторялъ онъ. — Какъ могъ лопнуть стальной, испытанный канатъ?
Мантыкъ вслушивался въ его рчь и, прожевывая большой кусокъ хлба съ масломъ и кускомъ говядины и запивая его краснымъ виномъ, сталъ объяснять на своемъ русскофранцузскомъ язык. Его слушали внимательно.
— Mais c'est trиs facile… Vous comprenez: — зало… — Мантыкъ покраснлъ, ища слова, — крюкъ зало — ni ici — ni la, — ни туда, ни сюда… А тамъ крутятъ… Ну и лопнулъ. Capoute… Mais `ea n'est rien… Tout de suite prolongeons travail. Moi tout fini. Moi pas peur du tout… Это все пустяки… Ничего!. [32]
— Ni-tsche-vo! — повторилъ инженеръ. — Quel brave… — и сталъ объяснять Мантыку, что они ему заплатятъ за тотъ рискъ, которому онъ подвергался, за порзанную руку.
32
Но, очень просто. Понимаете — зало. Капутъ. Но это ничего. Сейчасъ продолжимъ работу. Я все кончу. Я ничего не боюсь.
Мантыкъ смутился, сталъ совсмъ бурымъ и, мигая маленькими глазами, сталъ говорить уже прямо по русски.
— Да что вы, милые люди. Вотъ, ей Богу, право! Да за что платить-то! Это же всегда можетъ быть. Разв же я пойду куда жаловаться? Я не понимаю это. Да ну васъ…
И заторопился кончать работу.
XIX
ПРЕЖДЕ ВСЕГО КЪ БОГУ
Вечерло. Туманъ мелкою капелью спустился на землю. Стала сырою трава. Наверху открылось зеленоватое ясное небо. Надъ холмами печальная и стыдливая загоралась одинокая звзда.
Мантыкъ закрпилъ послдиее звено сти, собралъ инструментъ и медленно сталъ спускаться сзади рабочаго со второй мачты. Стремянку сбросили внизъ. Въ серебристомъ сіяніи яснаго вечера таинственно блестли натянутыя проволоки сти. Работа была кончена.
Мантыка пригласили въ контору. Ему предложили росписаться въ томъ, что онъ получилъ за работу, согласно съ условіемъ, двсти сорокъ франковъ по тридцати франковъ за часъ, за восемь часовъ работы, и что онъ никакихъ претензій къ обществу не иметъ. Мантыкъ бойко и привычно росписался.
«Ну», — думалъ онъ. — «Вотъ и начало положено… А тамъ Богъ дастъ еще что подвернется. Еще наработаю».
Онъ досталъ свой старый кожаный бумажникъ,
— Пока вы работали, — сказалъ онъ, — я переговорилъ съ правленіемъ нашего общества и оно постановило выдать вамъ за перенесенныя вами страшныя минуты награду въ дв тысячи франковъ.
Дв тысячи франковъ! Мантыку казалось, что все это во сн. У него загудло въ ушахъ, точно Московскіе колокола подняли тамъ перезвонъ… Дв тысячи!.. Лилово-розовыя, крпкія, шуршащія новыя бумажки были въ его рук.
— Да за что же? — пробормоталъ Мантыкъ… — Mais `ea, je vous assure — il ne faut pas… C'est sont de bкtises…. [33]
Онъ растерянно держалъ въ рук бумажки, не зная, что съ ними длать.
Ну разв не чудо было съ нимъ?
Инженеръ самъ сложилъ ему ассигнации и положилъ въ его бумажникъ.
33
Но, увряю васъ — не надо. Это же пустяки.
– Ca-y-est!..
— A, `ea-y-est, `ea-y-est, — повторилъ Мантыкъ. — Ей-Богу, не за что… Ну — merci, beaucoup merci…
А въ голов гудли колокола, ликующій хоръ плъ что-то праздничное и торжественное и ногъ не чуялъ подъ собою Мантыкъ.
Въ одинъ день онъ завоевалъ, заработалъ Африку. Въ этихъ деньгахъ было все, что было ему нужно. И ружье, и всякая охотничья справа, и билеты желзной дороги, и ддушк на прожитіе. — Все свершилось такъ, какъ онъ просилъ у Бога.
Теперь по волнамъ пойдетъ, не боясь, догонитъ Колю. «Не бойся, родная Галинка, не съдятъ твоего Колю львы — я буду при немъ невидимо, непримтно и неотступно!»
Инженеры забрали Мантыка съ собою въ автомобиль и повезли въ Парижъ.
Мелюнское шоссе встртило ихъ душистою сыростью. Автомобильные фонари бросали призрачный свтъ на пестрые облзлые стволы платановъ, отражались въ мокромъ, черномъ, блестящемъ гудрон. Сухіе листья, точно живые, вспархивали отъ быстраго хода машины и летли, крутясь въ воздух. Когда они попадали въ свтъ фонарей, вспыхивали желтыми, зелеными и красными прозрачными огнями. Промчались подъ желзнодорожнымъ віадукомъ и прямо, прямо, какъ-то сразу надвинулись на рку. Потянуло рчною сыростью, полосами рябили въ вод отраженія пароходныхъ огней.
У каменной будки мняли ярлыкъ и опять неслись уже мимо высокихъ домовъ. Все ярче загорались кругомъ огни вывсокъ, больше становилось народа и такси, тише бгъ машины. Какъ — то незамтно они влились въ точно ркою текущую массу машинъ на улиц Риволи, и заиграли кругомъ волшебные огни электрическихъ рекламъ. Красная стрла, изгибаясь, вспыхивала и, какъ живая, шла, стремясь ударить въ улицу, тамъ налитая фіолетовой огненной жидкостью сіяла дивная рамка, тамъ весь фасадъ дома горлъ огнями.
На площади Этуаль Мантыкъ попросилъ его отпустить и, выйдя и оставшись одинъ, гордо пошелъ по бульвару.