Мантык, охотник на львов
Шрифт:
Водворяя спокойствіе, приглашая всхъ занять мста и не волноваться, живой, черноусый и черноглазый комиссаръ парохода, стоя на эстрад, стучалъ по столу деревяннымъ молоткомъ, приглашая занять мста и приступить къ аукціонному торгу, къ лоттере-томбола и другимъ забавамъ. Передъ нимъ на стол, стоялъ большой тщательно упакованный предметъ, перевязанный веревкой и комиссаръ, заглушая шумъ взволнованной толпы, возгласилъ спокойнымъ, ровнымъ голосомъ:
— Une machine `a coudre! Швейная машина! Объявлена цна десять франковъ! Всего десять франковъ за швейную
Живые впечатлительные французы забыли о привидніи и столпились около комиссара.
— Пятнадцать! — раздался чей-то женскій голосъ.
— Увряю васъ, что я его хорошо видлъ, — говорилъ грекъ. — Все въ бломъ. Очень большое… Двадцать! — крикнулъ онъ, жадно оглядывая большой свертокъ.
— Но это же просто вамъ показалось, — сказалъ старый еврей. — Какія теперь могутъ быть привиднія! — Онъ пожалъ плечами. — Радіотелеграфъ — и привиднія. Пхэ… Я уже даю двадцать пять!
— Даютъ сорокъ, — сказалъ комиссаръ, показывая на группу нарядно одтыхъ французовъ,
— Такъ я же даю сорокъ пять! Цна быстро наростала.
— Привидніе, — ворчалъ еврей. — Это же просто трюкъ, придуманный для развлеченія пассажировъ!.. За хорошую швейную машину можно смло дать сто сорокъ, Ну, даже, если и подержанная… Она новая стоитъ вс восемьсотъ.
Онъ торопливо крикнулъ:
— Сто пятьдесятъ…
Но уже надбавили до двухсотъ. Еврей заволновался и сразу далъ двсти. Это подзадорило грека и онъ, позабывъ о привидніи, набавилъ десять франковъ.
Въ толп пассажировъ перваго класса дали триста. Точно шло состязаніе между первымъ и третьимъ классами, кто дастъ больше за швейную машину.
— Господа, въ пользу вдовъ и сиротъ моряковъ французскаго торговаго флота, — возглашалъ комиссаръ, — швейная машина!.. Даютъ шестьсотъ!.. Вы давали? — показалъ онъ на еврея….
Сейчасъ же изъ группы перваго класса набавили: — шестьсотъ пятьдесятъ. Третій классъ отсталъ. Теперь въ дло вмшались англичане, и мистеръ Брамбль сразу сказалъ:
— Семьсотъ!
— Семьсотъ?.. Кто даетъ больше! Семьсотъ! Разъ… Никто больше?.. Семьсотъ… два…. три… Машина за вами.
— Коля, возьмите машину, — сказалъ Брамбль и сталъ доставать изъ бокового кармана туго набитый бумажникъ.
Коля приготовился къ большой тяжести и протянулъ за машиной об руки.
Странно… Очень легка показалась ему машина. Онъ съ недоумніемъ посмотрлъ на комиссара, потомъ на мистера Брамбля.
— Что? — спросилъ Брамбль.
— Но, мистеръ Брамбль, уже очень легкая машина. Коля держалъ свертокъ на мизинц.
— Ну… Развязывайте.
Любопытные толпою окружили Колю. Онъ снялъ бумажную обертку. Подъ ней оказался большой картонный ящикъ. Раскрылъ ящикъ — тамъ свертокъ въ блой бумаги. Распаковали: еще коробка и опять пакетъ, въ пакет коробка поменьше…. Уже Коля весь окруженъ былъ бумагами, коробками и пакетами. Наконецъ, въ самомъ конц — маленькая коробка отъ спичекъ и въ ней иголка съ продернутой въ нее ниткой. Онъ подалъ ее Брамблю.
— Machine `a coudre! — сказалъ мистеръ Брамбль. — Не худо придумали
— Ну, я же сразу замтилъ, что не такъ, — сказалъ еврей. — Я уже видлъ — пакетъ не похожъ. Форма не та.
— Однако, сами набавляли, — присталъ къ нему грекъ.
— Ну, набавлялъ. Ну и что набавлялъ! Это, чтобы вы отвязались съ вашимъ привидніемъ.
Аукціонъ продолжался.
Посл него оттащили піанино въ сторону, убрали стулья. За піанино слъ таперъ и возбуждающіе звуки уже устарвшаго танго раздались подъ глубокимъ тропическимъ небомъ.
Французскій лейтенантъ съ пвицей, пвшей «Partir c'est mourir un peu», выступили первой парой
Весь пароходный ютъ наполнился танцующими.
Піанино гремло, и за его игрою стали не слышны мрный рокотъ машины внутри парохода и тихое шипніе волнъ у его носа.
IV
ДЖИБУТИ. «A LA MER»!
Миновали Бабъ-эль-Мандебскій проливъ. Коля видлъ вдали блыя черточки на розовомъ фон горъ — Аденъ. Въ Аденъ не заходили, но сразу свернули въ Таджурскій заливъ.
Было шесть часовъ утра и, какъ всегда, — неизмнно зимою и лтомъ въ этихъ широтахъ, изъ океана поднималось солнце. Океанъ былъ тихъ. Какъ расплавленное серебро лежалъ онъ безконечнымъ просторомъ, розовлъ, переливалъ перламутромъ, отражая солнечный восходъ, и больно глазамъ было смотрть на него. Коля всталъ давно. Онъ вышелъ на палубу и смотрлъ, какъ по тихому морю, точно по маслу, «Лаосъ» входилъ въ широкій заливъ.
Берега были голы и пустынны. Въ бухту вдавалась низкая, широкая и плоская долина, стсненная по обимъ сторонамъ невысокими, хребтистыми горами, розоввшими на солнц. Горы красиво отражались въ мор. Вправо показалось нсколько кривыхъ и чахлыхъ пальмъ и блыя постройки на гор и подъ горою.
— Обокъ! — равнодушно сказалъ стоявшій рядомъ съ Колею матросъ.
Коля почувствовалъ, какъ забилось его сердце при этомъ имени.
Вотъ онъ — тотъ Обокъ, гд началась завязка таинственныхъ похожденій и приключеній дяди Пети! Гд же лежитъ развязка?!
Коля вглядывался въ берегъ. Онъ искалъ кресты стараго кладбища казаковъ Ашиновской шайки. Ничего не было видно. Кругомъ была розовая пустыня.
Горы въ солнечномъ блеск казались прозрачными. Складки долинъ и ущелій входили въ нихъ нжными лиловыми тнями. Надъ горами пламенло небо безъ облаковъ. Дали были ясны и прозрачны. Горы невысоки и мягки, берегъ вокругъ Обока казался ненаселеннымъ.
Въ середин бухты правильными квадратами кварталовъ лежалъ у самаго «океана городъ, состоявшій изъ однообрагныхъ блыхъ каменныхъ двухъэтажныхъ домовъ съ аркадами. Кое-гд были зеленыя пятна садовъ. Въ море вдавался каменный ряжъ, оканчивавшійся дамбой. Крыша оцинкованнаго желза на длинныхъ блыхъ пакгаузахъ нестерпимо блестла на солнц. На конц дамбы на высокой мачт поднимали французскій флагъ. Это и было Джибути. За нимъ вдали высокою лиловою чередою подымались горы. Он одни разнообразили и украшали плоскія и срыя окрестности города.