Мантык, охотник на львов
Шрифт:
До отхода позда оставалось немного времени, а надо было захать въ ресторанъ проститься съ Натальей Георгіевной и поручить ей ддушку.
Въ тсномъ переулк очень люднаго квартала за громаднымъ зданіемъ Оперы находился тотъ Русскій ресторанъ, въ которомъ работала Наталья Георгіевна.
Тутъ была страшная людская толчея. Только что закрыли громадные магазины «Галери Ляфайетъ» и сотни двушекъ-продавщицъ запрудили узкую улицу. Мантыку пришлось задержать свой быстрый ходъ. Онъ дошелъ до стеклянной двери ресторана,
Раздражающе пахнуло въ лицо голодному Мантыку запахомъ кушаній и душнымъ тепломъ. Шумъ голосовъ, постукиваніе башмачковъ быстрыхъ женскихъ ногъ, звонъ посуды несся сверху. Ужинъ былъ въ разгар. Ресторанъ былъ полонъ. Мантыкъ поднялся въ столовую.
На потолк прикрытыя прямоугольными матовыми стеклами ярко горли лампы. Стны были раскрашены косоугольниками въ футуристическомъ стил. По середин: громадный столъ, накрытый блою скатертью, ломился подъ блюдами съ закусками. Сейчасъ у входа были стойки съ бутылками, а подъ ними на желзныхъ противняхъ лежали сладкіе пирожки. Все благоухало: — ванилью и вареньемъ, запахомъ соленаго гриба, дкимъ духомъ горячаго масла. Мантыкъ едва удержалъ подкатившія къ зубамъ слюни.
Вдоль стнъ, на мягкихъ диванахъ и стульяхъ, за столиками, сидли ужинающіе. Русскій говоръ стоялъ въ ресторан. Высокій, черноволосый и черноглазый, полный, красивый человкъ мягко похаживалъ по столовой съ довольнымъ привтливымъ лицомъ.
Худенькая двушка съ льняными волосами, остриженными, какъ у мальчика, въ скобку, въ черномъ, узкомъ и короткомъ плать съ передникомъ пробгала мимо Мантыка. Она замтила его растерянный видъ, пріостановилась и звучно, по Русски, спросила:
— Вамъ, молодой человкъ, что надо?
— Могу я видть Наталью Георгіевну Ладогину, — сказалъ Мантыкъ, подавляя голодъ и принимая независимый видъ. — Она здсь служить.
— Наташа! — крикнула въ свтлое пространство ресторана двушка. — Тебя спрашиваютъ.
Мантыкъ удивился. Никогда не слыхалъ онъ, чтобы такъ звали Колину мамочку.
Наталья Георгіевна появилась изъ за прилавка въ такомъ же узкомъ черномъ плать, какъ у льноволосой двушки, и въ передник. Мантыкъ, какъ всегда, хотлъ поцловать ея руку, но Наталья Георгіевна сильнымъ движеніемъ внизъ отдернула ее.
— Что скажешь, Мантыкъ?
— Наталья Георгіевна… Я сейчасъ ду… ду въ Африку… Помогать издали Кол… Если что надо… передать ему.
Голосъ Мантыка звучалъ торжественно и какъ то не подходилъ къ суетливому гулу голосовъ и звону тарелокъ ресторана. На лиц Натальи Георгіевны выразилось удивленіе. Она хотла спросить Мантыка, но въ это время звучный женскій голосъ изъ глубины столовой бодро крикну лъ:
— Наташа! Два борща… дв отбивныя телячьи!.. Наталья Георгіевна круто повернулась, кинула на ходу Мантыку:
— Сейчасъ, дружокъ, — и исчезла за дверью. Мантыкъ остался ждать.
Время точно отбивало ему въ виски глухими ударами… «Надо на поздъ… Пора… пора»…
Мучительно хотлось сть.
Наталья Георгіевна прошла, неся тяжелый подносъ съ миской и блюдомъ съ котлетами. Ихъ запахъ былъ невыносимъ для Мантыка. Онъ невольно слдилъ, какъ Наталья Георгіевна, Колина «мамочка», чуть нагнувшись надъ столомъ, за которымъ сидли двое мужчинъ, наливала имъ изъ мисочки дымящуюся розовую жидкость и накладывала густую блую сметану.
Надъ нимъ стучали большіе круглые часы, точно шептали ему вкрадчиво и хитро:
— Тикъ… сть… такъ… сть…
— Ничего, — подумалъ Мантыкъ, — терпи, казакъ!..
Наталья Георгіевна подавала за другимъ столикомъ котлеты.
Часы все отбивали: — «такъ… сть… сть… такъ!..»
Губы у Мантыка стали влажныя, въ горл спирало. Наталья Георгіевна, обтирая руки полотенцемъ, подошла къ нему.
— Какъ же ты устроился? — спросила она.
— Да уже такъ. Божіимъ произволеніемъ…
Мантыкъ заторопился.
— Долго все это разсказывать. Ддушка вамъ все разъяснитъ… О ддушк, Наталья Георгіевна, будьте добры, позаботьтесь… Не дай Богъ, если что случится.
— Полно, Мантыкъ… Богъ милостивъ. Изъ ресторана крикнули:
— Наташа! Три чая, шесть пирожныхъ!
Глаза Натальи Георгіевны наполнились слезами.
— Прощай, Мантыкъ… Колю береги… Себя тоже. Когда же дешь?
Мантыкъ бросилъ взглядъ на часы и отвтилъ:
— Сейчасъ.
Наталья Георгіевна крпко пожала ему руку и сказала:
— Прощай, милый, дорогой Мантыкъ. — Она сунула ему наскоро приготовленный сверстокъ съ еще теплыми пирожками. — Это теб на дорогу… Голоденъ, поди… Помни меня… Не забывай…
И кинулась къ самовару.
Мантыкъ проводилъ глазами Наталью Георгіевну, посмотрлъ, какъ скрылась она за большимъ блымъ самоваромъ и сталъ спускаться внизъ.
Сырое метро, ярко освщенный гулкій вагонъ, почти пустой въ это время… Пересадка на другую линію. Вотъ и Ліонскій вокзалъ.
Какъ странно было садиться и хать въ далекое, очень далекое путешествіе совсмъ одному, безъ ддушки, безъ кораинъ, узелковъ и чайниковъ. Въ рукахъ только свертокъ: — пирожки, данные Натальей Георгіевной.
Такъ же стучатъ колесами тяжелыя платформочки, везомыя моторомъ, такъ же, какъ въ ту субботу, когда провожали Колю, медленно ступая, идутъ нагруженные чемоданами голубые носильщики, даже матросы опять дутъ, только меньше ихъ и ихъ лица не красны отъ вина… Никому нтъ дла до крпкаго загорлаго юноши въ рабочей блуз и непромокаемомъ помятомъ пальто. Никто не знаетъ, не чувствуетъ и не подозрваетъ, что это самъ Мантыкъ, правнукъ знаменитаго уральскаго казака, охотника на тигровъ, который детъ въ Африку!.. Охотиться на львовъ!