Мантык, охотник на львов
Шрифт:
Качало и основательно качало.
Наверху дулъ жестокій мистраль. [41] Онъ свисталъ въ вантахъ крановыхъ низкихъ мачтъ, разметывалъ въ клочья густой черный дымъ, валившій изъ пароходныхъ трубъ и гудлъ въ большихъ блыхъ желзныхъ вентиляторахъ. Съ палубы все было убрано, и матросы дежурили на ней, держась за протянутые вдоль каютъ леера. [42]
Море бушевало. Сине-лиловыя волны поднимались горами, становились выше бортовъ «Лаоса». По нимъ жемчужнымъ узоромъ катилась пна. Волны сгибались, ломаясь на гребн, съ грознымъ шипньемъ вскипали, покрываясь блыми пузырьками и низвергались на пароходъ. Надъ ними, махая косыми крыльями ряли чайки. Пароходъ содрогался подъ ударами волнъ, подымался на нихъ и
41
Втеръ, свойственный Средиземному морю.
42
Веревки, за который держатся въ сильную качку.
Внизу гудла и стучала машина. Изъ-за закрытыхъ иллюминаторовъ въ каютахъ и корридорахъ парохода было душно, и нудно пахло машиннымъ масломъ и масляною краскою. Изъ каютъ неслись стоны и вопли больныхъ пассажировъ. Горничныя и стэварды, ловко присдая на колеблющемся полу, разносили по каютамъ, кому лимонъ съ сахаромъ, кому коньякъ, кому крпкій кофе.
Коля разсказывалъ Стайнлею, что во всхъ каютъ-компаніяхъ [43] по столамъ натянули «скрипки» [44] и что накрыто мене половины столовъ. Въ кают перваго класса, къ утреннему завтраку, кром мистеровъ Брамбля и Стайнлея, вышло только пять пассажировъ.
43
Пароходныхъ столовыхъ.
44
Во время качки для удержанія стакановъ и тарелокъ на столахъ. на нихъ натягиваютъ веревки, между которыми ставятъ посуду. Это и называется скрипками.
Посл разговора о бур, заговорили о Россіи. Мистеръ Стайнлей попросилъ Колю пть Русскія псни.
— Какъ же, мистеръ, ихъ пть, — сказалъ Коля, — безъ аккомпанимента ничего не выйдетъ. Если бы на піанино, или на гитар можно было подобрать, я бы вамъ сплъ.
Стайнлей повелъ Колю въ гостиную. Онъ усадилъ Колю за піанино, слъ рядомъ, и Коля вполголоса напвалъ, подыгрывая, все то, что слыхалъ отъ добровольцевъ, что пла ему его мамочка, чему научилъ его Селиверстъ Селиверстовичъ. Онъ перевелъ на англійскій языкъ слова проптыхъ псенъ, и Стайнлей, глядя славными, добрыми срыми глазами на мальчика, сказалъ:
— Какъ это хорошо! Какъ чувствуется, въ вашихъ псняхъ природа и Богъ, ее создавшій. Какъ любите вы, Русскіе, Божій міръ.
И мистеръ Стайнлей задумался.
— Ну, майдиръ Коля, спойте мн еще разъ этотъ «Костеръ»… Какъ хорошо! Какъ хорошо!
За стнами гостиной бушевало море. Шипло, било, ударяло въ борта, разсыпалось серебрянымъ дождемъ брызгъ. Отъ прикрытыхъ ставенъ въ гостиной съ мягкой мебелью и пушистыми коврами было полутемно. Коля мурлыкалъ вполголоса и уносился въ какой-то волшебный, незнаемый имъ міръ, въ нжно и горячо любимую страну: — Россію.
Онъ совсмъ забылъ о привидніи.
Оно само напомнило о себ, когда подходили къ Портъ-Саиду.
Коля проснулся посл крпкаго сна, какимъ спять здоровые, молодые люди въ качку, позже обыкновеннаго.
Еще не открывая глазъ, съ наслажденіемъ ощутилъ, что та большая кругообразная качка, съ какою онъ заснулъ вчера, смнилась легкимъ, чуть замтнымъ плавнымъ движеніемъ. Окно иллюминатора было открыто настежь и въ него въ каюту врывался теплый, напоенный какими-то пряными ароматами втерокъ. Море не шумло, не било, не ударяло сильными ударами, отъ которыхъ содрогался весь корпусъ парохода, а тихо и ровно шипло, точно разсказывая какую-то чудную сказку востока.
Коля заглянулъ въ окно. Нигд не было пнистыхъ задорныхъ «зайцевъ». Море, какъ темносиняя, кмъ-то колеблемая скатерть, морщилось и стремилось множествомъ рзво бгущихъ синихъ волнъ. Солнце нестерпимо блистало и вдали золотою полосой лежалъ недалекій берегъ.
Коля вскочилъ съ койки — онъ спалъ на самомъ верху, — и проворно сталъ одваться.
Подъ нимъ гудли голоса его спутниковъ. Они теперь
Молодой французъ-колонистъ, разсказывалъ, что сегодня ночью опять видли привидніе. Поваръ съ разсвтомъ досталъ телячій окорокъ, чтобы рзать ломти для утренняго завтрака. Онъ поставилъ его на столъ у окна и на минуту отлучился за большимъ ножомъ. Когда вернулся, — окорока не было. На блюд лежали дв скомканныя десятифранковыя бумажки.
Старый, лохматый съ сдыми вьющимися волосами и длинною сдою бородою еврей, хавшій въ Палестину, сказалъ:
— Выходитъ, mon petit, [45] что привидніе не только кушаетъ телятину, но и платитъ за нее деньги.
— Постойте, мосье. Слушайте дальше. Поваръ выглянулъ въ окно. Онъ въ сумрак ночи увидалъ громадную блую фигуру. Она подошла къ борту и исчезла за нимъ.
— Ну и знаете, если выдумывать, надо таки выдумывать лучше. Выходитъ по вашему, что привидніе забираетъ куски мяса и прыгаетъ съ нимъ въ воду. Но въ мор таки, знаете, довольно есть всякой рыбы, чтобы этому привиднію было чмъ питаться, — сказалъ еврей.
45
Малый.
Въ разговоръ вмшался грекъ, лежавшій прямо подъ Колей.
— Все можетъ быть, — сказалъ онъ на дурномъ французскомъ язык. — Малиста!, [46] все можетъ быть. Это могъ быть морской вампиръ.
— Ну, знаете, — сказалъ еврей и выпятилъ толстую губу.
— Повремените, пожалуйста. Я не перебивалъ васъ, когда вы говорили, теперь не перебивайте и вы меня. Разв мы что знаемъ точно? Вотъ постоянно въ газетахъ печатаютъ разныя замтки. То капитанъ китоловнаго судна увидитъ змя въ нсколько километровъ длиною, то поймаютъ рыбу съ головою женщины, то спрутъ-восьминогъ, или пьевра величиною въ домъ нападаетъ на искателей жемчуговъ. Разв мы что знаемъ?
46
Да.
— Привидніе въ блой одежд и въ воду! Одежда тамъ намокнетъ. — сказалъ еврей, усмхаясь въ сдую бороду. — Ну, знаете! Это уже, чтобы дтей смшить.
— Это ему показалось, что одежда, а, можетъ быть, это было что-нибудь другое. Плавники, или крылья.
— И жареная телятина! — не унимался еврей.
— Всяко, всяко бываетъ, — упрямо говорилъ старый грекъ. — Это воды такія. Древнія воды. Святыя воды… Малиста!
Еврей пожалъ плечами и совсмъ вылзъ изъ койки.
— Вс воды одинаково древнія, — проворчалъ онъ. Коля не слушалъ ихъ дальше. Онъ кончилъ одваться и выбжалъ наверхъ. До привиднія ли тутъ было! Низкій ровный, розовый берегъ точно бжалъ навстрчу пароходу. Въ трепещущемъ прозрачномъ марев дали едва намчались аметистовыя горы. На восток подъ поднявшимся солнцемъ клубился розовый туманъ. По низкому берегу стояли кубическіе блые дома. Съ берега тянуло неуловимымъ запахомъ востока, амброй, ванилью, ладаномъ, какими-то цвтами, какимъ-то дымомъ куреній и вмст съ нимъ навстрчу пароходу вмсто шума волнъ шелъ людской гомонъ, крики, плескъ веселъ, звонъ колокола и далекіе свистки паровоза.
«Лаосъ» еле шелъ, чуть шелестя затихшими въ залив водами. Навстрчу ему несся паровой катеръ съ агентомъ общества, такой веселый въ блой окраск и съ золотою, сверкающей трубой.
«Лаосъ» входилъ въ Портъ-Саидъ.
III
БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ ПРАЗДНИКЪ НА «ЛАОСЪ»
Красное море встртило пароходъ знойною и лнивою ласкою.
Темно-синее, прозрачное, бездонное небо казалось раскаленнымъ. Далеко на горизонт тянулись узкою полосою розовыя облака. Море катило мелкія синія волны. Вдругъ за кормою изъ воды выпорхнетъ стая летучихъ рыбокъ. Блеснетъ серебряными брюшками, засверкаетъ лиловатыми, точно у ласточекъ, спинками и крыльями и упадетъ съ тихимъ плескомъ въ прозрачную глубину. Пароходъ идетъ ровно. Далеко за нимъ на длинномъ шнур, сверкая, кружится лагъ [47] и на карт все ровные промежутки пройденнаго пути отмчаетъ булавкой съ флажкомъ старшій помощникъ капитана.
47
Инструментъ для опредленія скорости хода парохода.