Маршалы Наполеона
Шрифт:
Париж. Люксембургский дворец
В Париж Массена прибыл вечером 6 мая 1797 г. В тот день ему исполнилось 39 лет, и он впервые очутился в столице. Неизвестно, какие чувства он испытал, оказавшись в «этом городе тщеславия», по ироническому определению Стендаля, но легко предположить, что его переполняла гордость. Ему, совсем еще недавно никому не известному солдату, было поручено возвестить правительству Республики о победах Итальянской армии, о том, что древний дом Габсбургов, смирив свою гордыню, готов пойти на заключение мира с Францией… Генерала встретили со всей возможной торжественностью. Он был представлен директорам Баррасу, Карно, Ларевальеру-Лепо и 9 мая даже произнес речь на официальном приеме в Люксембургском дворце. «Граждане директоры, — патетически восклицал он, — солдаты Итальянской армии являются ревностнейшими защитниками Республики и Конституции 1795 года… отдайте лишь приказ, граждане директоры, и покорители Италии, рука об руку с победоносными воинами Самбро-Маасской и Рейнской армий без промедления отважатся на новые битвы, дабы сокрушить жалкие остатки коалиции и принудить самых упорных неприятелей трепетать при одном упоминании Французской Республики»{143}.
Вряд
Правление Директории клонится к закату. Внутри правительства нет единства. Законодательный корпус раздирает фракционная борьба. Для человека, обладающего склонностью и «талантом» к политической интриге, открывается широкое поле деятельности. Однако Массена не интриган и не «политик». Он «отлично видит все тайные козни в столице и не испытывает восторга по поводу своего нового отличия — членства в Совете старейшин, ибо крайне страшится реставрации «исторической монархии»[60], в случае которой опасается того, что «наши внушающие уважения раны превратятся в повод, чтобы подвергнуть нас проскрипции»{144}.
В конце июня 1797 г. Массена покидает Париж, едет к семье в Антиб и, пробыв там несколько дней, через Геную и Алессандрию отправляется в Милан. Как пишет один из его биографов, в течение последующих двух лет каких-либо особых событий в жизни Массена не произошло{145}. Это, впрочем, не совсем верно. Дело в том, что в 1798 г. Директория поручила Массена принять командование французскими войсками, оккупировавшими Рим и его окрестности, сменив генерала Бертье, отправившегося вместе с Бонапартом в Египетскую экспедицию. По прибытии в «Вечный город» Массена сразу же столкнулся с рядом трудностей, доставшихся в наследство от его предшественника. Войска были одеты в какие-то лохмотья, плохо накормлены и не получали жалованья в течение многих месяцев. Фактически, когда Массена явился к месту своего нового назначения, он застал вверенных ему солдат в состоянии мятежа. «Недовольство распространилось столь широко, — пишет по этому поводу его биограф, — что новый командующий немедленно приказал всем солдатам, за исключением примерно трех тысяч, покинуть город»{146}. Однако при всех своих бесспорных военных заслугах Массена совсем не обладал другим, совершенно необходимым в создавшейся ситуации достоинством, — умением в мирной обстановке внушать доверие к своим словам и поступкам. Та страсть к накопительству, которую почти единодушно отмечали у него современники, не способствовала популярности Массена в войсках. Известны случаи, когда он буквально вымогал у своих солдат деньги и трофейные ценности, если узнавал, что таковые у них имеются. Посылать подобного командующего в войска, доведенные до отчаяния вороватостью армейских поставщиков, с которыми Массена всегда жил душа в душу, означало играть с огнем. Реакция солдат не заставила себя долго ждать. В протесте, направленном ими Директории, были такие строки: «Последней причиной, переполнившей чашу терпения, является прибытие генерала Массена. Солдаты не забыли о вымогательствах и грабежах, совершаемых повсюду, где он командовал. Венецианская территория и более всего земли Падуи дают множество подтверждений его безнравственности»{147}. Правительство не рискнуло продолжить «эксперимент» с пребыванием Массена в Риме, отозвав генерала во Францию.
В ожидании следующего назначения минуло несколько месяцев. «Назначенный в Рейнскую армию, генерал Массена покинул Париж 21 сентября 1798 года»{148}. Однако довольно скоро было решено поставить его во главе так называемой Гельвецкой армии вместо генерала Журдана. Назначение Массена на этот пост состоялось 9 апреля 1799 г.{149} и имело достаточно любопытную предысторию. В известном смысле с Массена повторилась та же ситуация, которая имела место с Бонапартом в Италии в 1796 г. Тогда, три года назад, оборванная, голодная, маленькая армия Бонапарта тоже мало кем в Париже воспринималась как серьезная военная сила, а рассматривалась скорее как вспомогательный корпус великой Рейнской армии. Точно так же дело обстояло и теперь, в 1799 г. армия Массена, по замыслу Директории должна была стать придатком Рейнской армии генерала Жубера. Сам Массена был категорически против подобного рода решения. После ряда бурных объяснений с «парижскими стратегами» и обмена гневными посланиями командующий Гельвецкой армией добился своего. Войска, находившиеся под его началом, выполняли собственную боевую задачу, защищая союзную Франции Швейцарию (Гельвецкую республику) от австро-русского нашествия.
Директории не пришлось раскаиваться в своей уступчивости. Уже к началу лета после ряда поражений, понесенных французами на Рейне и в Италии, стало ясно: следующий удар союзники нанесут в Швейцарии. В создавшейся ситуации Швейцарские Альпы становились своеобразным ключом, овладев которым, союзники, практически не сражаясь более на Рейне и в Приморских Альпах, вынуждали французов отступить на всех фронтах. Швейцария же превращалась для них в своеобразный плацдарм, с которого через Франш-Конте они могли совершить вторжение во Францию{150}. Прекрасно разбиравшийся в специфике горной войны, Массена оставил ряд своих позиций, которые из-за отдаленности друг от друга и невозможности поддерживать с ними связь легко могли превратиться в своеобразные ловушки для разрозненных французских отрядов. Он сосредоточил свои силы близ Цюриха, надежно перекрыв все возможные пути наступления неприятеля. Австрийскому главнокомандующему, эрцгерцогу Карлу, правда, удалось, в немалой степени благодаря значительному численному превосходству имперских войск, заставить Массена 5 июня 1799 г. эвакуировать Цюрих, отступив на укрепленную позицию близ Монт-Альбис. В течение некоторого времени две армии находились друг против друга, не предпринимая сколько-нибудь активных действий. К концу августа 1799 г. положение дел неожиданно изменилось в пользу французов, так как эрцгерцог Карл, получив соответствуюшие распоряжения гофкригсрата[61], снялся со своими войсками с позиций и ушел с ними за Рейн. В итоге 72-тысячной армии Массена остался противостоять под Цюрихом лишь малочисленный (в нем было не более 24 тыс. чел.) русский корпус генерала А. М. Римского-Корсакова{151}. К нему на помощь из Италии спешил Суворов. «Массена почувствовал… что наступил решительный момент и ему больше нельзя терять ни одного дня, так как, если он даст время Суворову прибыть в Цюрих, его положение сделается опасным»{152}.
А. М. Римский-Корсаков
Воспользовавшись ошибками, допущенными Римским-Корсаковым, расположившим свои войска на весьма невыгодной позиции, и проведя ряд искусных маневров, 25 сентября 1799 г. Массена обрушился на русский корпус. Упорство и отвага
«Русские были опрокинуты и принуждены спасаться, придя в страшное расстройство, — вспоминал французский участник сражения 25–26 сентября, — и, не захватив с собой ни единого орудия, оставили победителям всю свою артиллерию, весь свой багаж, несчетное количество всевозможных повозок и много тысяч пленных»{153}. «С большими потерями (до 50 %)[63] остатки русского корпуса… начали беспорядочный отход и… ушли за р. Рейн в район Шафгаузен»{154}. Шедший на выручку Римского-Корсакова Суворов, в свою очередь, сам был вынужден спасать свой отряд от почти неминуемого разгрома, совершив ставший легендарным марш в Швейцарских Альпах. «Окружить и уничтожить суворовский отряд Массена не удалось! Впоследствии он с завистью говорил, что «отдал бы все за один швейцарский поход Суворова»{155}. Тем не менее значение того, что сделал Массена, командуя французскими войсками в Швейцарии в 1799 г., трудно переоценить. По словам одного из его биографов, не одержи Массена победы под Цюрихом, «возвратившись из Египта, Бонапарт мог бы застать русские, австрийские и британские армии во Франции на пятнадцать лет раньше, чем это произошло в действительности»{156}. Цюрихская кампания важна еще и потому, что в ходе ее осуществления во всей полноте раскрылся полководческий талант Андре Массена. Умелое использование горных проходов, поддержание надежной связи между отдельными частями армии, грамотный выбор позиции, искусное чередование оборонительных и наступательных операций, способность воспользоваться оплошностью врага, перехватив у него инициативу, — таков далеко не полный перечень того, что продемонстрировал Массена в Швейцарии в 1799 г.{157}
А. В. Суворов
Битва при Цюрихе 26 сентября 1799 г.
Шесть недель спустя после победы Массена под Цюрихом в результате государственного переворота 18 брюмера (9 ноября) 1799 г. власть Директории была ниспровергнута и во Франции установился режим Консульства. Правительство Республики возглавил первый консул — Наполеон Бонапарт. «Декоративные» второй и третий консулы (в первом составе Консульства это были: Сийес и Роже-Дюко; во втором: Камбасерес и Лебрен) исполняли чисто представительские функции, не обладая, в отличие от Бонапарта, никакими реальными полномочиями.
Массена воспринял известия о перевороте без энтузиазма. Учитывая его непростые отношения с Бонапартом, это было более чем естественно. Однако вряд ли правы те биографы Массена, которые связывают его реакцию на происшедшие в Париже перемены с его республиканизмом и опасениями за свободу страны. Скорее всего Массена если чего и опасался, так это того, что недолюбливавший его новый глава государства не даст ему все то, из-за чего только и стоит жить: славы и богатства.
Когда командующий Гельвецкой армией узнал о совершившемся в Париже перевороте, он выразил свое отношение к нему следующим оригинальным способом: если Франция хотела доверить свою независимость и славу одному человеку, — заявил он, — то она не могла выбрать никого лучше Бонапарта{158}. «Если Франция хотела доверить…».
В ответ на столь сдержанное проявление лояльности первый консул внезапно предлагает Массена ответственный пост. Если у героя Риволи и Цюриха нет возражений, он может направиться к месту своего нового назначения. Бонапарт хочет поручить Массена командование Итальянской армией. Массена, разумеется, не прочь возглавить армию, но при этом не забывает поставить условия, при которых он примет назначение. «Я не возглавлю армию, обреченную на оборонительные действия. Моя предыдущая служба и мои успехи не позволяют мне переменить ту роль, которую я… играл в войнах Республики»{159}. «Ультиматум» принят. Первый консул дает Массена неограниченные полномочия по части тех реквизиций, которые новый главнокомандующий в Италии сочтет необходимыми для армейских нужд. На прощание Бонапарт уверяет Массена в том, что Итальянская армия всегда будет предметом его особых забот. Получив просимые гарантии и, пусть неконкретные, но весьма лестные заверения главы государства, Массена отправляется в Италию. В свою штаб-квартиру, находящуюся в Ницце, он прибывает 17 января 1800 г.{160} Массена не требуется много времени, чтобы понять: то, что именуется Итальянской армией Республики, не более чем тень настоящей армии. Армейские госпитали переполнены, целые батальоны превратились в неуправляемые банды, офицеры и генералы бессильны восстановить дисциплину и порядок. Недостачи всего и вся превосходят всякое вероятие. «Положение армии таково, — сообщает Массена военному министру, — что если вы в скором времени не пришлете продовольствие, людей, лошадей и деньги, ждите полной гибели Лигурийской[64] армии»{161}. Массена ничуть не сгущает краски. С честолюбивыми намерениями вести наступательную войну против австрийцев приходится сразу же распрощаться раз и навсегда. Попытки Сульта и Сюше — двух лучших генералов армии Массена — сразиться с противником в открытом бою терпят неудачу. Двойное численное превосходство неприятеля, скудость имеющихся припасов, которую усугубляла блокада побережья британским флотом, — все это вынудило Массена отступить в Геную с намерением оборонять этот город до последней крайности. «Сопротивление, которое Массена оказывал во время осады Генуи, — пишет историк, — напоминают самые замечательные подвиги этого рода, известные в истории. Солдаты Массена переносили из одного чувства чести и воинской доблести страдания вроде тех, какие защитники Нюманса, Иерусалима и Ла-Рошели испытывали из-за религиозного фанатизма и страха перед рабством. Мало того, Массена беспрерывно выступал из оборонительного положения в наступательное. С 9 апреля, когда начались военные действия, до первых чисел мая ему удалось лишить австрийскую армию ранеными, убитыми и пленными до 15000 человек, т. е. столько, сколько у него имелось действующего войска»{162}. Самым страшным противником, с которым пришлось иметь дело солдатам Массена, были не австрийцы и даже не восставшее против них местное население, а голод — безжалостный и непобедимый враг. Постоянно уменьшавшийся продовольственный паек осажденных в Генуе французов вскоре не превышал четверти фунта конины и четверти фунта того, что с большой долей условности можно было бы назвать хлебом. Этот блокадный «хлеб» состоял из испорченной муки, опилок, крахмала, пудры, молотого льняного семени, прогорклых орехов, «сдобренных» небольшим количеством какао. Еще больше, чем французы, от бедствий осады страдали жители Генуи. Когда Массена стало известно, что доведенные до отчаяния генуэзцы решили восстать, он издал специальное распоряжение, согласно которому на перекрестках города расставили пушки, а солдатам, завидевшим где-либо более пяти собравшихся вместе горожан, было приказано открывать по «мятежникам» огонь{163}.