Маршалы Наполеона
Шрифт:
К началу марта 1811 г. стало очевидно, что французы не могут больше оставаться в Сантарене. «Массена решился возвратиться в Испанию… Но тут не заслуживает он упрека: войскам нечего было есть… уже давно солдаты могли существовать только мародерством… недостаток в съестных припасах дошел наконец до того, что князь Эслингский решился отступить совершенно»{205}.
Разговаривая с Шапталем, Наполеон как-то заметил, что с французами очень тяжело отступать. Поясняя свою мысль, он сказал: «Проигранное сражение отнимает у него (француза) силы и лишает мужества, уменьшает его доверие к своим начальникам и толкает его к неповиновению»{206}. Со всеми этими трудностями Массена пришлось столкнуться на практике весной 1811 г. Правда, для начала ему предстояло решить непростую задачу: суметь покинуть Сантарен таким образом, чтобы англичане сразу же об этом не узнали. Проявив почти виртуозную ловкость, князь Эслингский достиг желаемого результата. Веллингтону стало известно о начале отступления Массена лишь через три дня после того, как французы оставили Сантарен. Тем не менее отход Португальской армии в Испанию, прикрываемый арьергардом под командованием норовистого Нея, проходил в крайне сложной обстановке.
Ней
Португальская армия, впрочем, действительно была спасена от, казалось бы, неизбежного разгрома и, не потеряв при отступлении ни единой пушки, ни единой обозной фуры, ни единого солдата, достигла крепости Сьюдад-Родриго.
Однако Наполеон, привыкший судить о людях только по достигнутым ими результатам, был явно разочарован действиями Массена в Португалии[75]. Вместо благодарности князь Эслингский получает от императора письмо, в котором тот весьма нелицеприятно отзывается о Португальском походе. Правда, несколько позже, в апреле 1811 г., за подписью Бертье к Массена приходит другое письмо. «Император надеется, — пишет начальник штаба командующему Португальской армией, — что вы скоро найдете возможность нанести ответный удар. Император не забыл успехов, которые вы одержали на протяжении пятнадцати лет, и он совершенно в вас верит. Вы победите и оставите потомкам военную репутацию, основанную на столь многих славных достижениях. Мы сознаем все трудности вашего положения…»{210}.
В Париже доподлинно знают, что одна из главных «трудностей» Массена — это маршал Ней. Его спешно отзывают из Испании, заменив более покладистым Мармоном, герцогом Рагузским. Впрочем, отзыв Нея во Францию, кажется, единственная реальная помощь, которую князь Эслингский получает от императора. В лагере под Сьюдад-Родриго точно так же, как и близ злополучных линий Торрес-Ведрас, точно так же, как в Сантарене, армия Массена сидит на голодном пайке, остро нуждаясь во всем самом необходимом. Как и прежде, князю Эслингскому не удается наладить сотрудничество с другими французскими военачальниками, командующими «своими» армиями на Пиренейском полуострове. Все призывы Массена к другим маршалам поспешить прислать ему помощь остаются без ответа. Лишь маршал Бессьер, да и то после долгих препирательств с князем Эслингским, является к нему в местечко Фуэнтес д’Оноро с маленьким отрядом в полторы тысячи гвардейской кавалерии и шестью орудиями… Массена разочарован. «Для успеха мне нужно побольше войск и поменьше Бессьера!»{211} — с усмешкой замечает старый вояка.
И все же Массена решает нанести тот ответный удар, о котором писал ему из Парижа Бертье. 5 мая 1811 г., проведя тщательную рекогносцировку, он внезапно напал на английские части, прикрывавшие осажденную Веллингтоном Альмейду. Не ожидавшие нападения англичане были застигнуты врасплох. Находившиеся на правом фланге армии Веллингтона войска потерпели поражение. От полного разгрома англичан спасло лишь то, что, вопреки распоряжениям Массена, Бессьер запретил своим кавалеристам участвовать в сражении без его ведома. Сам «железный герцог»[76] впоследствии утверждал, что битва при Фуэнтес д’Оноро (5 мая 1811 г.) была «самой тяжелой из тех, в каких он принимал участие… Если бы Бони[77] там оказался, мы были бы разгромлены»{212}.
Массена горел желанием на следующий день возобновить сражение, но не нашел поддержки у своих подчиненных. Генералы в один голос убеждали его отказаться от этого намерения. Войска тоже, судя по всему, устали и не рвались в бой. Простояв на позиции еще три дня, князь Эслингский отдал приказ об отступлении к Сьюдад-Родриго. Как и Португальская кампания, Испанская кампания Массена заканчивалась отступлением…
А в Испанию, опережая вести о неудаче под Фуэнтес д’Оноро, из Парижа летело очередное письмо Бертье маршалу Массена, на котором значилась дата 20 апреля 1811 г.: «Господин маршал, князь Эслингский! Император полагает уместным поручить командование Португальской армией маршалу, герцогу Рагузскому[78]. Его Величество желает, чтобы, как только вы передадите командование, вы немедленно
Мармон
Массена узнал о своей отставке буквально вслед за битвой при Фуэнтес д’Оноро. Столь быстрая отставка, сопровождаемая письмом, в котором не было и намека на благодарность главы государства по отношению к заслуженному ветерану, безусловно, глубоко задела Массена. Обиду старого маршала усугубило то, что после его приезда в Париж император «выкроил минутку» для встречи с ним лишь несколько недель спустя. Встреча Массена и Наполеона началась с весьма нелюбезной фразы, сказанной императором: «Ну, князь Эслингский, так вы уже больше не Массена?»{214} Последовало бурное объяснение, в результате которого Наполеон пообещал Массена вновь отправить его в Испанию, дабы он доказал, что старый солдат еще жив, а не почил под пышной мантией князя Эслингского. После битвы при Саламанке, где армия под командованием Мармона была наголову разгромлена англичанами (22 июля 1812 г.), для Наполеона пришло время исполнить данное им обещание. Он приказал Массена отправиться в Испанию, но не успел князь Эслингский добраться к вверенным ему войскам, как в Байонне его свалила тяжелая болезнь и он вынужден был возвратиться во Францию.
На протяжении 1813 и 1814 гг., когда на полях Германии и во Франции решается участь великой империи, старый Массена командует 8-м военным округом со штаб-квартирой в Тулоне. Вероятно, он не слишком сожалеет о падении империи, хотя, может быть, и реставрация полузабытых всеми Бурбонов на прародительском престоле его тоже отнюдь не радует. «Историческая» династия ведет себя в отношении маршала Массена несколько двусмысленно. Герцог Риволи и князь Эслингский сохраняет доверенный ему еще Наполеоном пост на юге. Но вместе с тем Бурбоны отказываются дать маршалу Массена звание пэра Франции подтем оскорбительным предлогом, что он не француз, а итальянец. Таким образом, несмотря на почти сорокалетнюю службу Массена под французскими знаменами, он по-прежнему остается для короля и его верных слуг в лучшем случае наемником из Regiment Royal-Italien (Королевского Итальянского полка)…
Меньше чем через год после падения империи Наполеон, покинув отданный ему во владение остров Эльба, является на юге Франции. На календаре — март 1815 г. С горсткой сторонников узурпатор, так в «праведном» гневе именует Наполеона роялистская пресса, совершает стремительный марш к Парижу. События следуют друг за другом с калейдоскопической быстротой. Эта смена власти, происшедшая за 20 дней и по старинке названная «революцией», производит на современников неизгладимое впечатление. «…Наполеон возвратился во Францию… — вспоминала современница. — …Он прошел от залива Жуана до Лиона, потому что французы несли его на руках… и он казался страшнее еще тем, что сердце его было полно мщения. Он требовал опять своих городов, своих пушек, крепостей, тысяч знамен и орлов своих… и все возвращалось ему… Это (возвращение Наполеона во Францию), — продолжает она, — казалось молнией, которая разразилась посреди ясного дня… Я очень помню, что когда первое известие о высадке Наполеона пришло в Париж, мы глядели друг на друга с каким-то изумлением, похожим на безумие, не верили, и опять глядели вокруг себя, желая увериться, что мы не бредим»{215}.
Массена — герцог Риволи, князь Эслингский. 1812 г.
Во время своего триумфального марша на Париж император отправляет Массена коротенькую записочку следующего содержания: «Князь, водрузите на стенах Тулона знамя Эслинга и следуйте за мной»{216}. В ответ на этот патетический призыв герцог Риволи издает не менее патетическую прокламацию, обращенную к жителям Марселя (9 марта 1815 г.): «Вы можете положиться на мое усердие и преданность. Я поклялся в верности нашему законному королю. Я никогда не сойду с дороги чести; я готов пролить мою кровь до последней капли, защищая его трон». Далее следовала подпись: Маршал Франции, герцог Риволи, губернатор 8-го военного округа, князь Эслингский{217}. Только после того, как племянник короля герцог Ангулемский с отрядом роялистов был вынужден сложить оружие{218}, а власть Наполеона была фактически восстановлена по всей Франции, лишь тогда Массена признает законность происшедших в стране перемен. В итоге 10 апреля 1815 г. появляется новое воззвание герцога Риволи жителям Марселя, написанное так, как если бы император вернулся во Францию только вчера. (На самом деле к тому моменту исполнилось уже 30 дней, как Наполеон водворился в Тюильри). Прокламация Массена на сей раз гласит: «Событие, столь же счастливое, сколь и необычайное, вернуло нам избранного нами государя, ВЕЛИКОГО НАПОЛЕОНА. Этот день должен стать днем ликования для всякого француза…»{219}
18 апреля «великий Наполеон» пригласил Массена в Париж, и тот покорно явился на зов властелина. Император без промедления встречается с ним, как будто ничего не произошло, как будто они только вчера вместе стояли под выстрелами австрийских пушек близ Эслинга… Император — воплощенная сердечность, князь Эслингский — воплощенная преданность. Но разговор продолжается, и вдруг неожиданно Наполеон спрашивает своего собеседника: «Ну, Массена, так вы хотели сражаться против меня под началом герцога Ангулемского?» — «Государь, — слышит он в ответ, — вы отлично знаете, что моим знаменем всегда было знамя моей страны. Если я заблуждался, то это произошло помимо моего желания». — «Помимо вашего желания! Так, так! Вы бы сбросили меня в море, дай я вам время собрать ваши войска». — «Разумеется, государь, до тех пор, пока я был убежден, что вы не были призваны во Францию большинством французов»{220}.