Маршалы Наполеона
Шрифт:
По-видимому, вопрос о том, почему Даву был переведен из армии Севера в Армию Запада, проще поставить, нежели ответить на него, не прибегая ради этого к очевидным натяжкам.
В Армии Запада Даву попадает под начало генерала Ла Барольера — военачальника, довольно скромно наделенного полководческими талантами. Возможно, как раз по поводу генералов вроде Ла Барольера однажды, выступая в Конвенте, Робеспьер раздраженно заметил: «Дал бы бог, чтобы нашими армиями так хорошо руководили, как руководят армиями мятежников!»{245} Пожелания пожеланиями, но тогда, летом 1793 г., мятежники Вандеи[95] и в самом деле сражаются гораздо успешнее своих противников-республиканцев. После разгрома вандейцами республиканских войск при Вьере (18 июля 1793 г.) Даву с небольшим отрядом кавалерии прикрывал их беспорядочное бегство, проявив полнейшее самообладание и мужество. Распорядительность и отвага этого низкорослого, склонного к полноте и рано начавшего
Но вместо того, чтобы отправиться к месту нового назначения, Даву едет в Париж — этот больше чем город, больше чем столица: «Ватикан разума», как несколько театрально, но точно назвал его еще в 1792 г. «гражданин мира» барон Клоотс. Впрочем, в Париж Луи Николя влечет не праздное любопытство. Он приезжает туда с вполне определенной целью — отказаться от присвоенного ему 30 июля 1793 г. звания дивизионного генерала. Даву мотивирует свой отказ от очередного повышения своей молодостью (ему действительно только-только исполнилось 23 года), а также своей малой опытностью в делах. Дальше — больше. 29 августа 1793 г. Даву подает прошение об отставке и приказом военного министра Бушотта увольняется из армии.
Многие биографы Даву объясняют его уход нежеланием генерала служить в армии, полностью контролируемой якобинскими комиссарами, фанатичными приверженцами «системы террора» — кровавого детища революции. Испытывая ненависть и отвращение к «узаконенной расправе» на государственном уровне со всеми «отступниками», не разделяющими идеалов монтаньяров, Даву предпочел уйти в отставку и не участвовать в совершающемся в стране преступлении{246}. Возможно, недолгий, но незабываемый «опыт» участия в гражданской войне на западе, в Вандее, побудил Луи Николя сделать этот решительный и, добавим, небезопасный шаг…
Наряду с первым объяснением того, почему Даву оставил армейскую службу в 1793 г., существует еще и другое. Согласно ему не Луи Николя по собственной инициативе покинул армию, а он был из нее исключен вследствие его аристократического происхождения{247}.
Вероятно, ближе к истине те авторы, которые придерживаются первой точки зрения. Сохранилось письмо Даву к другу, написанное им в начале 1794 г., в котором есть такие строки: «Должны ли мы быть подвержены тирании любого рода, вроде тирании комитета или клуба?[96]… Почему все не французы могут стать свидетелями братства и республиканских добродетелей, которые царят у нас на бивуаках; здесь у нас нет разбойников, но разве их нет в изобилии у нас дома?»{248}. Это письмо, несомненно, свидетельствует в пользу тех, кто считает, что уход Луи Николя из армии был его собственным и осознанным выбором.
Однако как бы то ни было, бесспорным остается тот факт, что вплоть до 11 октября 1794 г.{249}, то есть больше года, Даву не служил в рядах французской армии. Все это время он провел в доме матери, в Равьере. Луи Николя усиленно занимается самообразованием. Он, как всегда, очень много читает (возможно, именно с этим связано то, что его врожденная близорукость вскоре превращается для него в серьезную проблему), отдавая предпочтение книгам по военной истории.
Равьерская идиллия Даву продолжается недолго. Дело в том, что он, генерал республики, оказавшийся в отставке во время войны, в которой против нее сражается могущественная коалиция европейских держав, не может не казаться властям человеком подозрительным. Аза подозрительными личностями нужен глаз да глаз, и потому нет ничего удивительного в том, что за Даву и его семьей начинают усиленно «присматривать». Вскоре после того, как Луи Николя приехал в Равьер, по обвинению в переписке с эмигрантами[97] была арестована и увезена в Оксерр его мать. Правительственные агенты не даром ели свой хлеб. Мария-Аделаида и в самом деле переписывалась с семейством Ларошфуко, доверившим ей перед своим отъездом из страны на хранение кое-какие ценности, которые и являлись предметом их переписки. Даву, сопровождавший мать в Оксерр, узнал обо всем этом в пути. Ночью, тайком покинув мать, он, никем не замеченный, возвратился в Равьер, перелез через стену сада, отыскал и уничтожил злополучные письма. Так же незаметно на рассвете ему удалось вернуться к матери. По прибытии Марии-Аделаиды в Оксерр судьи, не располагавшие достаточными уликами против нее, сочли возможным ее отпустить. Правда, уже в апреле 1794 г. мать Луи Николя вновь была арестована и на этот раз провела несколько месяцев в тюрьме. Сам Даву также не избежал ареста и, будучи посажен в тюрьму, находился между жизнью и смертью в течение трех месяцев. Лишь низвержение якобинской диктатуры в результате переворота 9 термидора 1794 г. приносит освобождение Даву и его матери. По словам биографа Луи Николя, «печальный опыт 1793–1794 гг. превратил его (Даву) в противника якобинизма и… пробудил в нем искреннее стремление к установлению такого
После 9 термидора Даву был восстановлен в своей должности и направлен в так называемую Мозельскую армию. В этом ему сильно помог Тюрро де Линьер, который (хотя к тому времени его совместная жизнь с матерью Луи Николя окончилась) порекомендовал его Лазару Карно[98], а также замолвил за него слово генералу Луи-Антуану Пилю, занимавшему важную должность в военном министерстве.
Зимой 1794/95 гг. в качестве командира кавалерийской бригады{251} Луи Николя сражается в рядах Мозельской армии, которой командует один из лучших генералов республики Жан-Виктор Моро.
Участвуя в осаде Люксембурга, в ночь на 4 марта 1795 г. Даву со своими кавалеристами совершает дерзкий рейд в тыл к австрийцам. Чуть позже бригада Даву участвует в осаде Майенса. В середине мая 1795 г. часть, которой командует Луи Николя, переброшенная под Шпейер, сражается с австрийцами чуть южнее Маннгейма.
После объединения Мозельской и Рейнской армий в Рейнско-Мозельскую армию не раз судьба сводит бригадного генерала Даву с генералом Марсо, получившим у современников прозвище «льва французской армии». Впервые встретившись в Вандее летом 1793 г., теперь, в 1795 г., на Рейне Даву и Марсо становятся близкими друзьями, настолько близкими, что Луи Николя, на правах старшего брата, собирается устроить брак сестры Жюли, выдав ее замуж за своего закадычного приятеля. Гибель Марсо осенью следующего года помешала этому плану осуществиться…
Во время боевых действий, развернувшихся под Манн-геймом осенью 1795 г., Даву познакомился и подружился с бригадным генералом Никола-Шарлем Уйино, прославившимся тем, что, кажется, не было ни одной стычки, ни одного сражения, участвуя в которых, он не получил бы ранения.
Поздней осенью 1795 г. окруженные близ Маннгейма в своем укрепленном лагере французские войска были вынуждены сложить оружие и сдаться австрийцам. Это произошло 21 ноября 1795 г. Кавалерийская бригада Даву также очутилась в плену. По счастливому для Луи Николя стечению обстоятельств победителями-австрийцами командовал генерал Вурмзер. «Старый гусар»{252}, как называл Вурмзера барон Жомини, не забыл о своем друге — французском майоре Жаке-Эдме д’Аву, приходившимся Луи Николя дядей… В знак уважения к своему старинному приятелю Вурмзер разрешил Даву возвратиться во Францию под честное слово, что тот не будет больше принимать участия в боевых действиях.
Вернувшись на родину, Луи Николя едет в Равьер и вновь, как это уже не раз случалось, погружается в мир книг. Круг его чтения тот же, что и раньше: древняя история, сочинения по стратегии и тактике…
Лишь в ноябре 1796 г., после того, как французы и австрийцы совершают обмен военнопленными, Даву возвращается под знамена Рейнско-Мозельской армии, которой в ту пору командует генерал Бернонвиль. Если уподоблять военную кампанию спектаклю на театральной сцене, то Луи Николя прибывает в армию почти под занавес третьего акта пьесы из трех актов. Уже 9 декабря 1796 г. Бернонвиль заключил с австрийцами перемирие. Активные военные действия развернулись лишь весной 1797 г.
Французские войска форсируют Рейн, и в боях под Дирсхаймом кавалерийская бригада Даву вновь обращает на себя внимание армейского командования. Во время этих наступательных операций Рейнско-Мозельской армии Республики Луи Николя сражается бок о бок с генералом Луи Шарлем Антуаном Дезе, по словам Наполеона, обладавшим «в высшей степени тем равнодушием, которое столь необходимо великому полководцу, — равновесием ума и характера или мужества»{253}. Как и Даву, аристократ. Дезе, по-видимому, был на него похож и во многих других отношениях. Подобно Луи Николя, он еще до революции окончил военную школу в Эффиа, то есть был профессиональным военным. Когда грянула революция, Дезе раз и навсегда порвал со своим сословием, что было отнюдь не просто, ибо из его родственников 17 человек, в том числе два родных брата, бежали за границу, став эмигрантами{254}. Осенью 1793 г. по распоряжению якобинского Комитета общественного спасения Дезе был отправлен в отставку и возвратился в армию лишь благодаря ходатайству генерала Шарля Пишегрю[99], которому, в свою очередь, покровительствовал могущественный Сен-Жюст[100]. Дезе походил на Даву даже тем, что был, как «свидетельствует Наполеон, «всегда небрежно одет»{255}. Современники, писавшие о Даву, также дружно отмечали то, что Луи Николя «был человек самый неопрятный, самый грязный наружностью, какого только можно встретить. Это поразило меня так необычайно, — пишет Лаура д’Абрантес, — что, несмотря на всю добрую волю быть вежливою к другу моего мужа, я не могла не изъявить своего изумления… при виде сапог, загрязненных даже летом (верно, он шел по какому-нибудь ручью, и это могло случиться с ним даже в полдень, потому что он не ясно видел), при взгляде на руки, маленькие и белые, но с ногтями в полутрауре, под стать грязному, истасканному фланелевому жилету»{256}.