Маршалы Наполеона
Шрифт:
1792–1794 гг. — очень важная эпоха в жизни Даву и, конечно, не только потому, что в это время распалась его семья. Эти годы важны еще и постольку, поскольку тогда он раз и навсегда порвал с сословием, из рядов которого вышел. Это, разумеется, произошло не сразу, не вдруг, не под влиянием какого-то неосознанного душевного порыва. Вероятно, еще обучаясь в военных школах, Луи Николя совершил то «духовное дезертирство», которое через несколько лет проявилось в его уходе из полка и поступлении в батальон волонтеров департамента Йонна.
Многих современников Даву занимал вопрос, как могло случиться, что он, аристократ, потомок старинного дворянского рода, в годы революции оказался в рядах противников своего сословия. Попытавшись найти на него ответ, герцогиня д’Абрантес написала по этому поводу буквально следующее: «Всем, кто особенно знал маршала Даву, должна быть памятна глубокая
Нет оснований не доверять свидетельству госпожи д’Аб-рантес, и все же, думается, мемуаристка в данном случае спутала повод и причину. Поводом, конечно, вполне могла стать «с намеком» переданная Даву прялка, но причина его «отступничества», несомненно, была куда более глубокой. Литература Просвещения, великая литература, развенчавшая старые кумиры, ниспровергшая существовавшие веками догмы, провозгласившая ценности нового, буржуазного мира, открыла Даву глаза на царящую во Франции социальную несправедливость и «завербовала» его на сторону революции. Другим источником революционности Луи Николя, по-видимому, было общение с людьми, придерживавшимися демократических, республиканских взглядов, как, например, его отчим — Тюрро де Линьер, ставший впоследствии членом Конвента{241}.
Говоря о революционных настроениях Даву, вместе с тем надо отметить один существенный нюанс: Луи Николя никогда не принадлежал к «крайним» революционерам вроде монтаньяров[91] 1793–1794 гг. Ему скорее были ближе жирондисты, с их неприятием тирании, пиететом к частной собственности и умеренным республиканизмом. В любом случае для Даву, как для человека военного, совершенно неприемлемым и опасным казалось допускать случаи самосуда, «народной расправы» над гражданскими лицами, пусть даже они считались «врагами народа». В этом смысле интересен случай, происшедший зимой 1792 г. в городке Дорман, где в то время находился полк, в котором служил Даву.
В этом городке в сопровождении шестерых спутников неожиданно появился бывший епископ Меда — месье де Кастеллан. Он остановился в гостинице, о чем немедленно стало известно местным патриотам. Они знали, что эксепископ бежал из Парижа, спасаясь от преследований со стороны Законодательного собрания[92]. Страсти мгновенно накалились. Собралась толпа; было решено «извлечь» беглеца из гостиницы и немедленно расправиться с ним. Даву, подоспевший к гостинице с отрядом солдат, предотвратил самосуд, лично арестовал бывшего прелата и отправил его на следующее утро для судебного разбирательства в Орлеан. Любопытно, что по пути в Орлеан экс-епископ сумел бежать от сопровождавших его стражей…{242}
В апреле 1792 г. часть, в которой служил Даву, получила приказ идти к Вердену. Немного времени спустя ей было приказано двигаться в направлении на Седан, чтобы войти в состав армии генерала Лафайета. В середине июля Даву вместе со своими волонтерами попадает в укрепленный лагерь в местечке Мольд и находится там вплоть до середины следующего месяца. Между тем в столице происходят события, весть о которых эхом разносится по всей Франции. 10 августа 1792 г. в результате парижского народного восстания в стране была ликвидирована монархия. Из христианнейшего короля Божией милостью и силой конституционных законов Людовик XVI превращается в гражданина Капета, заключенного замка Тампль[93], смиренно ожидающего решения своей участи. Вопрос о суде и наказании «тирана» теперь всего лишь
Вести о происходящих в стране переменах вызывают горячее одобрение в рядах волонтеров. Подполковник Даву — один из многих, кто не сомневается в благодетельности того, что совершилось во Франции в августе — сентябре 1792 г.
Осень 1792 г. — значимая пора его жизни. 1 сентября между Конде и Валансьеном он вместе со своими волонтерами впервые вступает в бой с австрийцами в рядах наступающих войск Армии Севера; Луи Николя не раз приходится водить в бой волонтеров, и успех ему сопутствует. 24 октября 1792 г. волонтеры Даву захватывают австрийские укрепления, чуть позже участвуют в осаде Брюсселя и заканчивают кампанию 92-го года под стенами Антверпена.
Но военное счастье переменчиво, и уже весной 1793 г. вчера еще победоносная французская армия терпит неудачу за неудачей. Своя «доля» неудач выпадает и Армии Севера, которой командует знаменитый победитель пруссаков при Вальми генерал Дюмурье. На полпути между Брюсселем и Льежем под Неервинденом 18 марта 1793 г. армия Дюмурье терпит тяжелое поражение от австрийцев. В этом сражении Даву со своими волонтерами отважно сражается в центре французских позиций, но не может, конечно, превратить поражение в победу. Он, разумеется, не знает о том, что главнокомандующий замыслил измену и ведет тайные переговоры с врагом. Ему становится об этом известно лишь 4 апреля, когда с несколькими солдатами своего полка по дороге из Конде в Сен-Аман он случайно лицом к лицу сталкивается с генералом-изменником. Не растерявшись, он приказывает открыть огонь по проезжающему мимо Дюмурье и сопровождающим его лицам. Осыпанные градом пуль, Дюмурье и его штаб не без труда отрываются от нежданных преследователей, оставив у них в руках в качестве трофеев лошадь генерала и его секретаря…
Дюмурье
1 мая 1793 г. в благодарность за участие в подавлении заговора Дюмурье Даву был произведен в чин полковника, став командиром полубригады, в состав которой вошли три батальона волонтеров.
Весной 1793 г. в — «послужной список» Даву попадает участие в боях в Сен-Аманском лесу, обороне укрепленного лагеря в Фамаре, командование арьергардом отступавшей французской армии, во время которого ему пришлось выдерживать по 30–40 стычек в день с войсками противника. Однако с течением времени для Луи Николя куда более опасным становится не поле боя, а разговоры по душам с сослуживцами. Как-то раз, в конце апреля 1793 г., командующий Армией Севера генерал Дампьерр пригласил его на обед. Во время возникшей за столом беседы Даву крайне неодобрительно отозвался о якобинцах, а также об их вождях — Робеспьере и Марате. Относительно их политических оппонентов, жирондистов, он, напротив, был самого высокого мнения. Случилось так, что на том же самом обеде, где велись эти речи, присутствовали два осведомителя военного министра, поинтересовавшиеся у Даву, почему он так критикует якобинцев. Явно провоцируя его на откровенный разговор, они «внезапно» вспомнили о том, что еще в 1790 г. не кто иной, как Марат и Робеспьер выступили в его защиту, когда полковое начальство попыталось с ним «разобраться» за его чересчур радикальные взгляды. Удар был рассчитан верно. Что значили эти слова, как не прямое обвинение Даву в неблагодарности?
Луи Николя пришлось объясниться. «Тогда, — сказал он, — я отказался служить планам короля, который был моим благодетелем. Теперь по той же самой причине я отказываюсь идти на службу к якобинцам и поддерживать их планы, которые представляются мне гибельными»{243}. По мнению одного из биографов Даву, именно с этим неосторожным признанием был связан его перевод из Армии Севера в так называемую Армию Запада, совершившийся в начале июля 1793 г.{244} Мнение это, однако, не кажется сколько-нибудь обоснованным. Уже сам срок, прошедший между откровенным разговором и решением направить Даву в Армию Запада (два с лишним месяца), делает такое предположение неправдоподобным. К тому же вряд ли в этом случае можно будет разумно объяснить, почему «опальный» Луи Николя тогда же, в начале июля, был повышен в звании, получив чин бригадного генерала.