Материалы к альтернативной биографии

Февралева Ольга Валерьевна

– Слушай,... расскажи, там,... стих какой-нибудь...

– Ты просишь, чтоб я прочёл тебе стихотворение!? Уау! Это так неожиданно!

– Взфф!... Ъ!...

– Ладно, а что именно ты хотел бы послушать?

– Всё равно. Последнее.

– Последнее!? Типун тебе! Я и в гробу срифмую что-нибудь! ... Библейская тематика устроит?

– Более чем.

Поэт

И возмущал его злой дух от Господа

Первое царство

Это было всё, что я помнил от поэмы, выброшенной Марианной из окна венецианской гостиницы, - история Давида, бедного певца, любимого Богом и гонимого депрессивным маньяком царём Саулом, презираемого снобкой-супругой, но жалеемого царевичем Ионафаном, с которым они побратались, смешав свои крови в чаше и распив.

Вскоре начали твориться беды. Царский наследник погиб, а его безродному другу достались престол и держава. Но кто сел на трон? Отравленный.

Новые песни Давида полны то ненависти к воображаемым врагам, то злорадства, то беспросветной, безнадёжной скорби.

В жизни же он беспутен: жён берёт обманом; дети вырастают извращенцами, насилующими и убивающими друг друга.

Преемник Соломон - справедливейший судья и братоубийца; гениальный поэт, забывший Бога ради женщин, воспевший любовь и заявивший, что жизнь - бессмысленна - приводит народ к небывалому процветанию и обрекает его на катастрофу.

И по сей день скитаются по свету его потомки, в чьих жилах смешена светлая чистая кровь боговдохновенного пастуха-арфиста и тёмная мутная - бесноватого тирана, не отличавшего добра от зла.

Один из них сейчас читает сотне сбежавшихся без приглашения людей непонятную легенду, и его слушают благоговейно, словно мессию, хотя час назад хотели казнить, а через час, возможно, таки-сделают это.

Он смотрит вокруг и думает, что равно справедливы любовь и ненависть к нему, но ни та, ни другая не избавит от чёрной тоски.

Всеобщий слезоточивый катарсис.

Пьетро обнимает меня, и я сильнее семи прежних раз чувствую, что именно он уполномочен свыше разлучить меня с жизнью.

Анна

Нашёл я, что горше смерти женщина

Экклезиаст

– Зачем ты это сделал?
– спросила Мэри.

– Я хотел уничтожения. Я хотел убить её как мать. У неё нет больше ребёнка. Пусть знает это.

– Значит, девочка останется у тебя?

– У нас. Это будет наше дитя, зачатое без грехи и рождённое без боли...

– А твоя рука?

– Ерунда. Займусь чем-нибудь и забуду о ней. Она только поможет мне не спать. ... Где Джейн?

– Кажется, узнаёт об ужине. ...... Она тебе понравилась?... Ты ведь принципиальный полигам?

– Я могу всё объяснить.

Вот представь, что мы - настоящие супруги. Так. Вот мы сидим вдвоём в саду на закате. Розы, соловьи и всё такое прочее. Наконец я говорю: "Любимая, в постель нам не пора ли?". Казалось бы невинный вопрос, верно? Но ты вдруг отворачиваешься и говоришь, что у тебя сильно болит голова, хотя минуту назад беззаботно улыбалась и гладила меня по затылку. Ну, что ж, я не повёрнутый какой-нибудь, ночуй себе одна в покое. Но сам я не сомкну глаз, грызомый всякими домыслами. Они всё диче и диче. Часы идут как годы заточения в одиночной камере. Новый день я встречаю с единственным желанием - узнать, почему ты меня отвергаешь. Но ты отвечаешь стыдливо-уклоничиво, начинаешь как-то неестественно посмеиваться, не подпускаешь меня к себе близко. Может быть, я стал страшен? Я смотрю в зеркало и вижу - да - какого-то урода. Я стреляю ему в лоб, велю убрать из дома все зеркала, но ты не позволяешь. Я бегу и запираюсь в кабинете, начинаю пить вино, чтоб развеять это... отвращение от себя, сознание, что я никогда не буду никем любим. Так проходит пара дней. Затем мне начинают являться какие-то фантазии, я перевожу их на язык, сажусь записывать и пропадаю с головой и всем остальным, только прошу ещё, ещё бумаги и чернил, как воздуха и воды. И вдруг являешься ты и говоришь о какой-то прогулке. Изыйди, святотатка! Прочь, профанка, из святого места ненависти к миру! Нет! Ты называешь меня помешанным, грозишь пожаловаться матери, таки-вырываешь меня из моего астрала, но всё лучшее остаётся там. Сюда лишь падает осадок злобы. Дух ненависти сжимается и становится горящим, пульсирующим куском мяса здесь, внутри. Ты отнимаешь у меня рукопись, раздираешь их, ломаешь мои перья, разбиваешь о стену чернильницу. В отместку я так же поступаю с твоими платьями, побрякушками, духами. Ты находишь один из пятидесяти моих пистолетов и приставляешь к моей голове, но я уворачиваюсь, беру тебя на две мушки. Мы смотрим друг другу в дула и клянём друг друга на чём свет стоит, а устав, выбегаем из дома через противоположные двери, поджигаем его с двух углов и пропадаем навсегда...... А если бы... ты была не одна, если бы вас было, допустим,... десять, то хоть кто-нибудь да приголубил меня в тот вечер...... Что же ты молчишь? Ты обиделась?... Да неужели!? Эта вон тоже всё не обижалась, а потом взяла и спихнула меня с зиккурата своей жизни!... И что мне теперь... А помнишь твою тёзочку? Она послала меня прямо с порога, выскочила за какого-то козла, который вытирал об неё ноги... Я ездил к ней потом, сказал ей: "Мэри, я всё ещё твой", а она...: "Убирайся, вы все одинаковы!"... Мы!... А са!... О Боже!!! Кто ты?!!...

Смотрю на неё, смотрю - - - кто она? Какая страшная! Только бы не шевелилась, ведьма-оборотень! Я вижу её насквозь. Неужели я сам привёл её в мой дом?! Неужели я сказал ей: "люблю"?! Я хватаю её за волосы и бью головой о стену. Я весь в крови. Я бегу за дверь, и за другую, третью, четвёртую, пятую, сбиваюсь со счёта, выбегаю наконец-то - в ночь под дождь. Ничего не вижу, ползу, цепляясь за стену, такую каменную! Пальцы прилипают к ней и отрываются от руки. Я больше никогда ничего не напишу!.....................

Джордж

Она пошла и возвестила

Марк

Он прилёг, обнял левую руку правой и ответил: "Я могу всё объяснить. Вот представь, что мы - настоящие супруги. Так. Вот мы сидим вдвоём в саду на закате. Розы, соловьи и всё такое прочее". Вдруг умолк, глаза его закрылись.

Несколько минут он был неподвижен, потом заметался, зацарапал подстилку, оскалил стиснутые зубы, хрипло застонал, словно от нестерпимой боли.

Я позвала на помощь слуг. Они почти вытолкали меня из каюты.

Приникнув к двери я слышала его крики и умоляла Того, Кто может помочь ему, сделать это поскорее.

Когда внутри стало тихо, люди вышли и посоветовали не тревожить его, но я ослушалась.