Материалы к альтернативной биографии

Февралева Ольга Валерьевна

empty-line/>

Откровение

Вошла Джейн и спросила:

– Зачем вы это сделали?

– Так. Люблю готику.

– Любишь готику?!...
–

она разинула глаза, готовясь проглотить ими мои, схватила меня за этот треклятый белый галстук, дёрнула к себе и впилась зубами в мою верхнюю губу.

Тут мои собратья обычно ставят точку на ближайший час. Что ж, им, верно, не приходилось стелиться на грязном дощатом полу в кромешной темноте, чувствовать, как во всём теле боль, истекающая от рук и ног, пытается взять штурмом оба мозга, но вновь и вновь отбрасывается куда-то в рукава и подмётки, гонимая волнами восторга; им не случалось переживать то, что ведомо лишь святым мученикам: сквозь этот мрак - сияние, и в нём соединение со всеми когда-либо любимыми людьми, которые суть Некто Единственный; верно нет, если они могут об этом молчать.

Спустя несколько мнимых лет я увидел Джейн со свечой в руке, произносящую:

– Хочешь ещё чего-нибудь?

– Разве я уже чего-то хотел?

– Ясно. Хочешь поскандалить.

– Ничуть. Я понимаю, как трудно на твоём месте сказать что-то толковое.

– На твоём - тоже!

– Согласен. ... Я не кричал?

– Нет. ... А я?

– Я не слышал.

Беседа выравнивалась:

– У меня были подозрения, что от мужчин, дающих в руки женщины хлыст, тебя отделяет только гордость.

– А я не сразу отнёс тебя к числу дамочек, вышивающих на своих платках: "Хочу ребёнка от лорда Байрона!".

– Я бесплодна.

– Тем страшней смотреть на твой платок.

– ... А если бы вдруг нас застала миссис Шелли?

– Застала? Разве не сама она тебя ко мне послала - хм!
– с особым поручением?

– Чтооо!!?

– Я бы на её месте поступил так. Мы с ней договорились в совместной жизни хранить целомудрие, но это ведь не отменяет естественных потребностей. С её великодушием...

– Ах ты подлец!...

– По крайней мере, это был бы мой отмаз. А ты бы что ответила, когда тебя спросили, с какого перепугу ты на меня полезла? ...

Наверное, что это лучший способ диагностики психического состояния. Ты ведь так говорила Мэри о вас с Перси?

– Ублюдок! Тебя только могила вылечит! И знаешь, как ты попадёшь в неё?
– Прямо из сна! Ты уснёшь и не проснёшься! Это тебе на роду написано! Душа твоя предчувствует: вот отчего твоя бессонница! Судьбы не изменить!

– Да, это готика.

Блудливая гадалка вскочила и умчалась, а меня подмяла лихорадка.

В бред ворвалась Клара с отрядом полицейских.

Шотландские пираты и итальянские повстанцы попрятались, как последние жуки. Единственный законопослушный человек на этом корабле - Мэри - встала между мной и этой оравой, стойко снося брань своей сводной и с ренессансным остроумием отвечая на вопросы фараонов:

– Сеньора, правда ли на этом платье (Уликой служил побуревший, зачерствевший, словно перекрахмаленный сарафанчик) - кровь вашей племянницы?

– Да, не стану возражать.

– Так значит этот господин действительно ударил ножом ребёнка?

– Нет, он этого не делал.

– Почему же вы подтверждаете, что эти пятна - от крови девочки?

– Потому, что у ребёнка и его отца - единая кровь. Если хотите видеть, откуда она истекла, - вот (Она подняла мою перемотанную клешню), взгляните.

– Кто его так?

– Он сам.

– Но зачем?

– Джордж, зачем?

– Святые угодники! (Я не вам) Чья это рука?

– Твоя. / Ваша.

– Так что хочу я, то и делаю с ней! Правильно?

– Да, но того же ли мнения вы о вашей дочери?

– Мои мнения будут такими, какими угодно мне. Что вам до них за дело?

– Что вы сделали с ребёнком!?

– Ничего.

– Покажите его нам.

Я кивнул Мэри. Она принесла малышку. Та протянула руки к Кларе, закричала, плача: "Мама! Забери меня!", но мерзавка заявила, что ребёнка подменили. Мэри обругала её; она - захамила в ответ. Ор поднялся такой, что хоть святых выноси, но полиция утратила ко мне профессиональный интерес, развернулась, и приведшей отряд чертовке пришлось улепётывать.