Милфа
Шрифт:
Я чувствую, как меня бросает в ледяной ужас. Сердце в груди скачет, дыхание сбивается. В ногах появляется такая слабость, будто мне перебили позвоночник.
— Роман….
Я даже не знаю, что я хочу сказать.
Что не могу? Что мне страшно? Что он меня пугает?
Просить, умолять, чтобы он остановился?
Но он не ждёт. Резко разворачивает меня, толкает на колени. Удар обжигает, но я не чувствую боли, я чувствую только панический страх.
— Ну же, — говорит он, его пальцы сжимают мой подбородок, вынуждая поднять
Меня трясёт. Настолько сильно, что кажется, кости вот-вот сломаются под этим напряжением. Внутри пустота, черная дыра, из которой нет выхода.
— Не могу.… — шепчу я, зажмуриваясь.
— Можешь, — его голос обволакивает, давит, заставляя задыхаться без воздуха. — Тебе понравилось это с ним. Значит, сделаешь это и для меня.
Я закрываю глаза, закусываю губу, пытаясь заставить себя дышать.
Это Роман. Это мой муж. Мы вместе уже столько лет.
Я ведь знаю, знаю. Он не сделает такого.
Или.…?
Горькая правда в том, что я не знаю, на что он способен.
Я слышу звук пряжки его ремня.
Рука на моей голове, резкое движение — я дергаюсь, но это не спасает. Он сдавливает мои скулы, а потом заталкивает свой член в мой рот.
Мне хочется исчезнуть.
Превратиться в пыль и собраться снова в единый организм где-то очень далеко. Вне времени и собственной памяти.
Толчок. Второй. Третий.
Я не выдерживаю, дергаюсь назад и вскрикиваю до сорванного горла:
— Хватит! — голос выходит сдавленным, почти сломанным. — Пожалуйста, Рома, хватит….
Роман брезгливо отталкивает меня и отходит на шаг, я же падаю на пол, задыхаясь в рыданиях.
Я не осознаю, что дрожу, пока не чувствую, как в руках разливается невыносимая слабость. Слёзы текут по щекам.
Я сломлена. Унижена. Разбита в пыль.
Роман замирает, глядя с презрением.
На секунду мне кажется, что он не остановится. Что ему всё равно. Что он только начал и не собирается прекращать, наконец выпустив свою тьму наружу.
Но что-то меняется в его лице. В глазах появляется нечто странное, какое-то мрачное удовлетворение.
Он улыбается. Медленно.
— Все с тобой ясно, — выплёвывает он. — Жалкая. Слабая. Шлюха. А я ведь любил тебя, Лиля. Всё дал тебе и твоему ублюдку.
Он берёт одно из фото, разрывает его пополам. Потом ещё одно. И еще. Швыряет ошмётки в меня. Бумага падает на пол, как снег.
— А теперь ты для меня никто. Дешёвая блядь.
Он идёт к бару и достаёт оттуда бутылку. Откупоривает и пьет прямо из горла, я же стою посреди кухни, на коленях, среди курсков рваных фотографий и осколков своей жизни.
Я не могу дышать.
Я не знаю, что делать.
Я не знаю, как жить дальше.
Но внезапно громкий стук в дверь выбивает меня из прострации. Сердце вздрагивает. Я резко поднимаю голову, Роман тоже смотрит на дверь и хмурится.
Боже, только бы
Я не переживу, если сын увидит меня сейчас такой.
Дверь с грохотом распахивается.
И это оказывается не Костя.
Мужчина в белом костюме переступает порог.
В его движениях нет спешки, он входит, словно хозяин дома, равнодушно скользит взглядом по кухне, по фотографиям, по мне.
Рядом с ним — двое охранников, массивные, молчаливые, их лица для меня как-будто смазаны и невыразительны.
— Прошу прощения, что помешал вашей семейной идиллии, — голос мужчины звучит спокойно и даже мягко, но от этого тембра мороз по коже бежит. Он скользит по воздуху, неприятно липнет к коже, как змеиное шипение. — Но нам всем надо поговорить.
41
Роман медленно поворачивается, его лицо напряжено, но он быстро берет себя в руки.
— Ты кто? — голос ровный, твердый.
— Сергей Владимирович, — незнакомец чуть склоняет голову, улыбка тонкая и острая, как лезвие бритвы. — Но для друзей просто Белый. Хотя не думаю, что мы с вами будем в таких уж дружеских отношениях, Роман Викторович.
Я не могу пошевелиться. В гостиной будто весь кислород разом исчезает. Дышать нечем. Мое сердце бьётся так часто, что кажется, еще немного — и оно разорвется в груди.
Этот Белый равнодушно скользит по мне взглядом и снова смотрит на Романа.
— Знаете, я — человек чуткий. Мне важно, чтобы мои будущие партнёры были в хороших отношениях с прессой, с коллегами, с начальством. Ведь репутация — это всё, верно? — он чуть наклоняет голову, прищуриваясь, и медленно выкладывает на стол тонкую папку. — И вот, представьте, с какой заботой мы подошли к вопросу вашей репутации. Очень тщательно.
Роман не двигается. Но мне не нужно смотреть на него, чтобы знать, что он невероятно взбешён. Я чувствую это кожей.
Белый касается папки, аккуратно подвигает ее ближе.
— Думаю, вам стоит взглянуть. Эти фото весьма красноречивы. Ах, да… вам ведь уже показали часть? — он кидает в мою сторону короткий взгляд, и мне хочется исчезнуть. — Ну, тут их больше. Во всех ракурсах. С заботой о качестве. Чтобы каждая деталь была видна в полной мере.
Я чувствую, как желудок сжимается, а тошнота отвратным комом подступает к горлу. Я не могу смотреть, не могу даже дышать. Кажется, что кожа натянулась слишком туго, что этот момент длится вечность.
— Впрочем, — продолжает Белый, — дело даже не в фото. А в том, что вы теперь... наш человек, Роман Викторович. И если у вас были какие-то политические амбиции, если вы мечтали о блестящем будущем, то теперь ваш успех целиком и полностью зависит от нас. Ведь, как вы понимаете, такие истории в высших кругах не слишком приветствуются. Тем более истории с.… — он снова бросает на меня взгляд, — таким размахом.