Милфа
Шрифт:
Я запираюсь в ванной, прислоняюсь к двери и медленно оседаю на холодный кафель. В груди разливается болезненная пустота, и кажется, будто я не могу дышать. Мои руки дрожат, пальцы сжимаются, царапая прохладную поверхность плитки. Слёзы текут сами по себе, без разрешения, без возможности остановить их. Они капают на мои запястья, впитываются в тонкую ткань рукава.
Мне больно. До тошноты. До рвотных спазмов. До желания просто исчезнуть.
Как же так? Как я дошла до этого? Когда
Я чувствую, как из глубины души рвется неконтролируемая смесь отчаяния, гнева и безысходности. В груди всё клокочет, разрывается, но я сжимаю губы, чтобы не закричать. Кричать — бессмысленно. Никто не услышит. Никто не спасет. Поздно уже.
За окном слышится звук двигателя. Машина отъезжает, шуршит шинами по гравийной дорожке.
Роман уехал.
Он ведь пил, и сел за руль.
Но мне плевать. Плевать абсолютно. Ледяными иглами кожу колет, когда я решаюсь признаться себе, что… совсем не расстроюсь, если он въедет в какой-нибудь столб.
Я остаюсь одна.
Какое-то время я просто сижу в тишине, пока слёзы сами не иссякают. Потом встаю, машинально привожу себя в порядок. Прохладная вода смывает следы истерики, но внутри всё по-прежнему болит.
Я забираюсь в постель, закутываюсь в одеяло, но не сплю и не бодрствую. Просто лежу. Где-то за пределами этой комнаты есть мир, но я его не чувствую. Я больше ничего не чувствую.
Тишина внутри. Зияющая, огромная пропасть с обожженными краями, с которых холодный ветер срывает остатки пепла.
Утром я просыпаюсь от ноющей боли в голове. Мигрень — мой частый гость, ничего удивительного, что она пожаловала.
Сжав виски, тащусь в ванную. В зеркало глянуть на себя — страшно. Из него на меня смотрит кто-то чужой. Лицо осунувшееся, под глазами тени, веки отукли. Я выгляжу на десять лет старше. В глазах пустота. Только тишина и усталость.
Открываю холодную воду, набираю в пригоршни и, задержав дыхание, опускаю на несколько секунд лицо. Хотя, признаться, вряд ли это как-то поможет.
Пытаюсь не думать. Просто двигаться. Делать хоть что-то. Первое, что приходит в голову — кофе. Спускаюсь вниз, на автомате запускаю кофемашину.
И только потом замечаю Романа.
Он дома.
Сидит за столом хмурый и молчаливый. Даже не смотрит в мою сторону.
Я глубоко вдыхаю. Напоминаю себе, что надо держаться спокойно. Выбора у меня всё равно нет.
— Тебе сделать кофе? — голос звучит ровно. Пусто.
Он молчит.
Я сжимаю губы и разворачиваюсь, чтобы продолжить свое дело, но в этот момент в дверь раздаётся стук.
Глухой и тяжёлый.
Меня прошибает тревогой. В горле пересыхает. Всё и так совсем дерьмово, но…. что-то не так.
Роман молча
Я вижу людей. Троих. Они в серых форменных костюмах с нашивками в виде креста. Серьёзные, на лицах полное отсутствие эмоций.
— Что…. — слова застревают в горле. Кто это вообще?
Они делают шаг внутрь. Я невольно отступаю.
— Роман? — мое дыхание сбивается. Я резко вскидываю на него глаза. — Тебе плохо? Ты.… вызвал скорую?
Он поворачивается ко мне, его губы трогает едва заметная усмешка.
О, Боже.
— Это не совсем скорая, — говорит он спокойно. — И вызвал я их не для себя.
Я не понимаю.
А потом понимаю.
Воздух уходит из лёгких. Меня пронзает настоящий ледяной ужас. Ноги слабеют так резко, что мне приходится опереться рукой о стену.
— Нет… — я качаю головой, отступаю еще на шаг. — Нет, Роман…
Мужчины делают шаг ко мне, а у меня паника к горлу волной поднимается, душит, грудь жмёт. Хватаю воздух ртом, как рыба, ощущая, что всё тело онемело.
— Роман! — я уже кричу, спиной ударяясь о край стола. — Что ты задумал? Ты не можешь! Это… это безумие! Я в полном порядке!
— У тебя нервный срыв, Лиля, — его голос ровный, заботливый, а у меня волоски на коже дыбом встают. — Это не шутки. Тебе нужно лечение.
— Я не больна! — в панике восклицаю я. — Ты не имеешь права! Я… я не соглашусь!
Крепкие руки хватают меня за плечи. Сжимают. Я начинаю вырываться, но меня держат. Сердце в груди стучит с такой скоростью, что я начинаю задыхаться.
— Не сопротивляйтесь, — говорит один из мужчин. — Это для вашего же блага.
Для моего блага! Как бы не так!
— Нет! — я бьюсь, цепляюсь за стол, хватаюсь за край кофемашины, но ее вырывают из моих рук. — Роман! Прошу тебя!
Он подходит ближе. От его ледяного спокойствия коробит.
— Всё будет хорошо, — тихо говорит он.
Он склоняется ко мне, кладёт ладонь на мой затылок, медленно притягивает, пока мои губы не оказываются в миллиметре от его щеки. Целует в лоб, а потом шепчет:
– Ты сука и шлюха, Лиля.
Я замираю. Внутри всё переворачивается, скручивает в тугой, болезненный узел.
— Ты долго не увидишь белого света, — продолжает он, а эти трое делают вид, что не слышат его. — И сына ты увидишь только тогда, когда я решу.
Нет.
Нет, нет, нет!
Горло рвет отчаянным криком. Я снова бьюсь, но меня уже тащат к выходу, жёсткие руки сжимают слишком сильно.
Мир плывёт перед глазами.
Это не сон. Это реальность.
Реальность, в которой меня сейчас просто сотрут. Прикроют, как нежелательный элемент.