Милфа
Шрифт:
Роман медленно, почти лениво берет папку, открывает ее, бегло просматривает снимки. Я вижу, как его пальцы сильнее сжимаются на бумаге.
Тишина затягивается. Я не понимаю, что хуже — его молчание или эти фотографии, где я запечатлена…
— Допустим, — говорит он наконец, голос спокойный, даже ленивый, но я чувствую, как под ним скрывается ярость. — Чего ты хочешь?
— Немногого, — Белый разводит руками. — Всего лишь сотрудничество. Чтобы в нужный момент вы принимали правильные решения. Интересные подробности нам известны о вашей семье, не так ли,
Я чувствую, как весь воздух вышибает из лёгких. Рёбра стягивает стальными тисками.
Меня больше нет. Я хочу кричать, но не могу.
Роман смотрит на него. В глазах убийственная пустота.
— Если я соглашусь?
Белый улыбается.
— Тогда вы останетесь тем, кто вы есть. Ну и дальше, возможно, пойдете выше. С вашей-то силой и приверженностью закону, Роман Викторович. Ну а если нет…. — он качает головой. — Ну, тогда вам придётся искать новую работу. Да и жену тоже.
Тишина становится невыносимой. Я вижу, как Роман смотрит на снимки, как в нём закипает злость. Но Белый просто стоит, невозмутимый, уверенный в том, что его предложение не смогут отвергнуть.
И в этот момент я понимаю, что моя жизнь больше мне не принадлежит. Она принадлежит этим мужчинам.
И выхода у меня нет.
Как Роман решит — то со мной и будет. Откажется — и ему конец. Его карьере, его репутации. А мне… мне конец придёт физический. Белый ведь сказал вполне понятно про новую жену.
— Ну, Роман Викторович, вы подумайте, — рот Белого растягивается в отвратной змеиной улыбке. — А нам пора.
Он кивает своим людям, и уходит из нашего дома, оставив меня и Романа в плотной, вязкой тишине.
Гнев Романа, кажется, становится чем-то материальным, он заполняет всю кухню, делает воздух тяжёлым, едким. Его шаги — резкие, агрессивные — отдаются в ушах гулкими ударами, когда он идет захлопнуть за Белым и его людьми дверь, и я знаю, что вот-вот случится взрыв.
— Если бы не ты, меня бы не взяли на крючок! — голос Романа срывается на крик, низкий, наполненный такой ненавистью, что меня бросает в дрожь. — Если бы не твоя ебучая измена, если бы ты не была дешевой шлюхой, я бы не оказался в этом дерьме!
Я слышу, как по столу рассыпаются фотографии. Он хватает одну, сжимает её в кулаке, будто хочет разорвать, но не делает этого — просто смотрит на меня. Глаза горят яростью, отвращением.
— Тебе было мало всего, что у тебя есть? Тебе было мало меня?! Всего этого, — он обводит рукой дом. — Дом, деньги, безопасность. Твой щенок под моим крылом. Тебе, блядь, этого было мало, да, Лиля?
В груди вскипает что-то болезненное. Что-то, что я не могу больше сдерживать. Оно пенится, бурлит, рвётся наружу. Я чувствую, как меня буквально топит в потоке эмоций, которые я раньше никогда себе не позволяла.
Злость, обида, горечь.
— Если бы ты мне не изменял! — слова вырываются из меня с криком. Голос дрожит, но он настолько громкий, что я сама не знала, что могу так кричать. Я даже не осознаю сразу, что мои связки вот-вот сорвутся. — Это ведь фото с твоей изменой были первыми, Рома!
Дрожащими руками я хватаюсь за стул и медленно встаю с пола. Ноги ватные, колени подкашиваются.
— Это ты первый предал нас! И ты лжёшь, что любил меня! Ты запер меня в долбанной золотой клетке, сделал удобной и послушной, чёрт тебя дери, — продолжаю кричать. — Трахал, когда хотел. Когда я не хотела! Не ночевал дома! Раздвигал ноги своим бабам прямо на своём прокурорском столе!
Его лицо меняется. Он моргает, во взгляде проскальзывает тень… растерянности? Нет, скорее раздражения.
— Что ты вообще несёшь, дура?! — огрызается он, но я не даю ему перехватить инициативу.
— Ты завёл себе любовницу, Роман! — мой голос дрожит, но я не отступаю. Гнев перекрывает страх, делает меня сильнее. — Ты трахал свою секретаршу, изменял мне за моей же спиной, а потом смеялся мне в лицо! Убивал меня! Ты унижал меня каждый день, пока я делала вид, что этого не происходит.
Губы у меня пересыхают, но я не могу остановиться. Всё выходит наружу, всё, что копилось слишком долго.
— Если бы ты не раздавил меня, не растоптал, если бы ты не сделал меня несчастной, я бы не влюбилась в другого! — мой голос ломается, и я впервые осознаю, что плачу. Горячие слёзы текут по щекам, но я даже не вытираю их. — Я бы никогда… никогда не посмотрела бы на него, если бы ты не сделал меня пустой и разбитой! Ты сам толкнул меня в его руки, понимаешь?! Я бы никогда не влюбилась в другого, если бы не ты…
Роман молчит. Его ноздри раздуваются, взгляд цепляется за меня, за мои слёзы, за мои трясущиеся губы. Я впервые вижу в его глазах что-то… странное. Не злость. Не ненависть. Что-то другое.
Тишина.
Где-то внутри меня вспыхивает ужасающее осознание.
Я влюбилась. Влюбилась в Илью.
Всё то, что я чувствовала к нему, всё то, что я пыталась подавить, объяснить простым желанием, адреналином, запретным плодом… это было не просто увлечение.
Я полюбила его.
Меня трясёт, не только от злости, но и от того, что я поняла это только сейчас. Только сейчас до меня дошло, что я не могу выкинуть его из головы, что я хочу его. Хочу быть рядом. И это страшно. Боже, это страшно, потому что он ничем не лучше Романа.
Я закрываю глаза, в груди стягивает от боли.
Я сделала это. Я позволила этому случиться.
Всему этому в моей жизни.
Я впустила в неё этих мужчин, которые превратили меня в груду битого стекла.
— Ты…. — Роман выдыхает, проводит языком по зубам. Он качает головой, усмехается без тени радости. — Ты влюбилась в этого щенка.
Я открываю глаза. Вижу, как он смотрит на меня — и мне становится по-настоящему жутко.
42