Милые бездельники
Шрифт:
Мн, вроятно, показывали языкъ, а можетъ-быть, и еще хуже того.
На слдующій день наша квартира была неузнаваема, неузнаваемы были и люди въ ней. Все и вс принарядились, прибрались, пообчистились. Кром Аннушки, къ вечеру появился лакей въ вязаныхъ перчаткахъ, въ порыжвшемъ парик, надвигавшемся постоянно на лобъ, въ потертомъ фрак и бломъ жилет сомнительной близны. По физіономіи, по выправк въ немъ не трудно было узнать отставного солдата; но неловкости движеній, по неумнью носить подносы легко было догадаться, что онъ случайно и недавно попалъ въ офиціанты и, можетъ-быть, былъ уже и читальщикомъ и факельщикомъ; по красному носу и дрожанію рукъ было замтно
— Ахъ, Иванъ, какой ты неловкій! — и тутъ же тихо объяснила гостямъ:- Это, знаете, нашъ старый слуга, изъ нашихъ бывшихъ крпостныхъ; жаль старика, потому и держимъ, хотя онъ уже и отвыкъ служить.
Въ дйствительности, разумется, онъ былъ такимъ же ихъ крпостнымъ, какъ и крпостнымъ китайскаго императора.
Ивану помогалъ едя, сынъ хозяевъ, остриженный довольно коротко гимназистъ, съ множествомъ вихровъ на голов, съ узенькимъ лбомъ и красными большими руками. Его гимназическій мундирчикъ былъ ему коротокъ и въ таль, и въ рукавахъ, изъ которыхъ висли и болтались, какъ кисти, его красныя, длинныя и широкія пятерни. Мальчикъ, подгоняемый приказаніями и просьбами матери, отца, сестеръ и гостей, скакалъ изъ угла въ уголъ козлиною, угловатою походкой.
Гости начали съзжаться рано, и что это были за гости! Это было буквально вавилонское столпотвореніе. Чиновники, офицеры, барышни, тетки крестниковъ разныхъ извстныхъ людей, артисты третьяго разбора, клубные знакомые, какой-то сбродъ съ борка и съ сосенки. Одни шли ради картъ, другіе ради пляски, третьи ради интрижки съ барышнями, четвертые ради ды и выпивки. Многіе были здсь, подобно мн, впервые; многіе, очевидно, были не только въ первый, но и въ послдній разъ. Вс почти спрашивали другъ у друга:
— А кто этотъ господинъ? А кто эта госпожа?
Общихъ разговоровъ, конечно, не было и въ помин, вс жались и церемонились, вс молчали и точно чего-то ждали. Наконецъ началась игра въ карты, танцы и чай, — почувствовалось оживленіе. Какой-то прикомандированный къ гвардіи армеецъ сталъ дирижировать танцами:
— Дамъ-занъ-аванъ! Шенъ-де-дамъ!
И пошло верченіе, топотъ, бряцаніе шпоръ. Кто-то на всю залу чихнулъ отъ поднявшейся пыли. Атмосфера длалась все душне и тяжеле. Изъ моей комнаты, какъ изъ трубы, валилъ дымъ въ залу, въ зал пахло керосиномъ, потомъ, гарью изъ кухни, дешевыми духами и помадами. Говоръ все усиливался, топотъ длался все отважне, все неистове гремла команда:
— Фетъ-ле-ронъ! Ранже-ву, месье?
Факельщикъ въ роли офиціанта съ ловкостью танцующаго на канат слона лавировалъ между гостями съ подносомъ наполненнымъ конфетами, яблоками, виноградомъ. Всего, было мало, всего недоставало, а тугъ какая-то старушка съ сладкой улыбочкой набирала въ платокъ гостинцевъ «для внучковъ»; тамъ какой-то беззубый господинъ съ орденомъ на ше, покачивая съ неудовольствіемъ головой, перещупывалъ вс яблоки, надавливая ихъ замаранными нюхательнымъ табакомъ нальцами, чтобы выбрать самое мягкое, и перебралъ вс конфеты, чтобы найти мене сладкую; въ третьемъ мст кто то упорно удержалъ офиціанта за рукавъ и сталъ сть съ подноса угощенія, не выпуская изъ рукъ своей жертвы, пока не набилъ непомрно прожорливаго рта сластями. Въ моей комнат уже кричали:
— Да вдь этакъ лапти
— Ну!
— А вы съ чего ходили? Съ трефъ?
— Ну!
— Да вы что прикидываетесь, что ли, невиннымъ-то?
— Ну, ну? Я вамъ говорю, что я показалъ пики-съ, пики-съ, а вы съ трефъ! Чортъ знаешь, что сдлали! И дернуло меня ссть Богъ всть съ кмъ!
Какая-то старая, полуглухая барыня въ яркомъ чепц подсла ко мн и начала разспросы:
— Это кто? А это кто?
— Я здсь никого не знаю, — отвчалъ я.
— Да вы впервые здсь?
— Впервые.
— Вы кто же такой?
— Жилецъ.
— Жилецъ? Чей?
— Олениныхъ, комнату нанимаю у нихъ.
— А! А гд же ваша комната? Это темная-то?
— Нтъ. Та, гд въ карты играютъ.
— Отдавать, значитъ, стали! Охъ, плохи дла. Всегда говорила, не по состоянію живутъ! Шутка ли, все по клубамъ, все по театрамъ, все балы да пиры, а работникъ одинъ. Ну, конечно, мсто доходное, по таможн служитъ, а все ни хватитъ, сколько ни бери. Тоже карты эти. Самъ въ должности день, а вечеръ въ клуб за картами. Дочерей-то сбыть не могутъ, извертлись двки, истрепались. Вотъ съ офицеромъ-то, съ офицеромъ-то Катенька вьется, а что съ него взять. Голь тоже перекатная, поиграетъ съ двчонкой и бросить. Ему на голые зубы отчего не поиграть, а посл она-то кулаками слезы будетъ утирать.
Старуха пожевала беззубымъ ртомъ и начала снова:
— И ужъ он ли въ передлкахъ не были: старшая-то дочь такъ и пропала, напоролась на прощелыгу какого-то, погуляла съ нимъ да и нагуляла двчонку. Въ воспитательный отдали, ну, ее-то выгнали, теперь, поди, по Невскому гд-нибудь ходитъ, да мужчинъ ловитъ. Охъ, грхи, грхи! И ужъ нужды-то, нужды-то что натерплись. Всмъ-то должны были, жались въ Гавани, христарадничали, пока мста хлбнаго самъ не добился. Да что говорить, и теперь-то въ долгу, какъ въ шелку. Меня вотъ принимаютъ, ублажаютъ, а почему? Векселя у меня есть. Да! А ты, батюшка, изъ какихъ?
— Писатель.
— А! А то приказный, думала, спросить хотла: векселя-то мои дйствительны ли? У трехъ уже спрашивала, говорятъ: дйствительны! А все боюсь. Мое дло старое, женское, порядковъ не знаю. Все чужимъ умомъ живу, кто что скажетъ, то и длаю.
Старушка опять пожевала беззубымъ ртомъ.
— Ишь, какъ гогочутъ, чему рады!
Дйствительно, шумъ становился все сильне, все разнообразне: кто-то вслухъ острилъ: «когда будочникъ бываетъ цвткомъ?» Другой кто-то отвчалъ также громко: «когда онъ не за будкой!» Какой-то беззастнчивый кавалеръ напвалъ вполголоса: «Какъ ты мила». Какія-то барышни, заливаясь смхомъ, взвизгивали: «ахъ, ахъ, не смшите!» Среди игроковъ просто кричали, ругая другъ друга, азартные партнеры. Топотъ, пристукиванье каблуками и шпорами танцоровъ дошли до послдней степени, а дирижеръ танцами съ всклоченной прической, съ мокрымъ отъ пота лицомъ, уже не кричалъ, а взвизгивалъ: «Ле-кавалье-занъ-аванъ!»
Закуска была уже подана и вс успли закусить.
Но девятый валъ этой бури веселья былъ еще впереди: въ столовой накрывали ужинъ, громыхая посудой, звенли рюмками и стаканами, факельщикъ ухитрялся такъ откупоривать бутылки, что пробки щелкали на всю квартиру, что-то тамъ у него разбилось, и до меня очень явственно долетло, какъ факельщикъ воскликнулъ:
— Ахъ, чтобъ теб!
Крпкое слово слетло съ его неумытыхъ устъ. Но въ зал гости уже ничего не слыхали, ничего не понимали, доплясывая послдній кадриль, доигрывая послдній роберъ, послднюю пульку. Наконецъ вс пошли къ ужину и здсь произошло маленькое смятеніе; очевидно, что не хватило стола, не хватило приборовъ и потому нкоторымъ приходилось ужинать отдльно, не за полными приборами.