Министр любви [сборник рассказов]
Шрифт:
— Сестрица, — сказал он, — я впервые на Западе, мы не виделись 44 года, давай поговорим о чем-нибудь другом.
— Ты прав, я совсем обалдела. Расскажи мне о себе, все, все, подробно!
Он покосился на памятники, могильные камни.
— Может, в другом месте?.. — спросил он.
— Почему — бы и нет? Сейчас оформлю — и поедем. Так тебе брать или нет?..
Они снова мчались, на этот раз к Копенгагену.
— Ты странный тип, Оскар, — говорила она, — не думаешь
— Легкие мысли лучше тяжелых, — сказал он.
— Как вы там все живете, — продолжала она, — только настоящим, не думаете о будущем.
— Мы думаем о светлом будущем, — рассмеялся он, — ну, что у тебя нового, сестричка?
— Всё! Муж, дети, дом! И 70 лет! Главная новость… 70 лет! На западе очень быстро бежит время.
— На востоке еще быстрее, — заметил он, — мне 72! Кто твой муж?
— Датчанин, — ответила она.
— Ага… А дети?
— Тоже датчане…
— Интересно, — сказал он. — Мама бы очень смеялась, если б узнала, что ее внуки — датчане.
— Она любила селедку, — заметила Сельма, — может быть, это ее примирило бы с ее внуками.
— Ты единственная еврейка в вашей семье? — спросил Оскар.
— Я датчанка, — ответила она, — тут все датчане. Даже евреи. Еврей здесь не национальность, как у вас.
— У нас тоже не национальность, — сказал Оскар. — У нас это порода козлов — козлы отпущения! Вот сейчас одного старого козла выпустили попастись на датский лужок, пожевать свежей травки. У вас хорошая травка?
— Неплохая, — ответила она.
— Вот пожую — и обратно в хлев…
Они мчались по деревянной дороге. Желтела пшеница. Лежали коровы.
— Пастораль, — сказал он. — Приятно ехать по земле, чей король надел желтую звезду, правда, Сарра?
— Оскар, — ответила она, — возможно, ты не знаешь, но меня здесь зовут Сельма… 44 года…
— Сельма. — протянул он, — очень поэтично — Сель — ма… Папа искал тебе имя год. Полгода — Сарра, полгода Роха, ты была Сарра — Роха. На что папа убил год? Роха ты хотя бы оставила? Сельма — Роха — куда ни шло…
Дом Сельмы оказался замком. Краснели башни. Ржала лошадь. Лежал сенбернар.
— Я — на первом, Свенс с Олафом на втором, муж на третьем.
— А где Гамлет?
Она не поняла. Со стороны замка приближалась белобрысая команда.
— Знакомься, — сказала Сельма, — Свенс, Кристен, Олаф. А это мой любимый брат — Оскар, таскал для меня яблочки из соседнего сада.
Датчане кивали пшеничными головами.
Затем был королевский обед — фарфор, серебро, икра, лосось.
—
— «Как на кладбище», — подумал Оскар и сел.
Все начали молиться. Он налил водку.
— Оскар. — прошептала она, — неприлично, молитва…
— Это — мой Бог, — ответил он.
Первый тост был за королеву.
— Она тоже носила желтую звезду? — спросил Оскар.
— Положить тебе семги? — ответила Сельма.
Оскар ел, пил, дурачился. Рассказывал о своей жизни, о жизни в стране.
— Впервые ем чистыми руками, — смеялся он, — представляете — нет мыла! Один день моем руки, другой — шею, третьи — ноги…
Смеялся только он. Датчане понимающе кивали.
— Живем в состоянии войны, — продолжал он, — в каждой республике — свой фронт, национальный фронт — латышский, литовский.
И всюду — евреи! Почему, скажите мне, любой национальный фронт — это евреи?!! Главный латыш Риги — Абрам Клецкин.
Он от души хохотал. Датчане загадочно молчали.
— Я что-нибудь не то говорю? — спросил он.
— То, то, им очень нравится!
— Почему ж они не смеются?
— Как это не смеются, — Сельма удивилась, — они гогочут!
— Я не вижу, — сказал он.
— В Дании, Оскар, гогочут иначе… Я их давно не видела такими веселыми.
Это заявление прибавило Оскару сил.
— А вот чем, по — вашему, отличаются русские евреи от западных, а? — пошел он в наступление.
Датчане наморщили лбы.
— Да это анекдот, Сельма, анекдот, пусть не думают, чего они наморщили лбы? Так вот — западные евреи живут на Западе, а русские евреи мечтают там жить.
Опять разнесся только его смех. Датчане серьезно молчали.
— Они сейчас тоже смеются? — неуверенно спросил Оскар.
— Ну, конечно, — ответила Сельма, — отведай омара. Или сыру. Вот с орехами, с кокосом, с коньяком. У вас, говорят, нету сыру?
— Утром. В очереди. Подсохший. Не с моими зубами! Помните байку: «Бога нет! А сыр есть?..»
И он опять расхохотался один. Становилось неловко.
— Простите, — сказал он, — я впервые за рубежом, простите…
Вскоре перешли к камину и расположились на узорчатых креслах. Потрескивали поленья. Кристен важно помешивал их кочергой, надев специальные перчатки, Олаф со Свенсеном что-то раздували мехами.
Оскару налили коньяка. Он опять был в ударе. Изображал перестройку, гласность, ветер свободы.
— Когда дует ветер свободы, — вопил он, — флюгер танцует на крыше. От его смеха камин потух. Было тихо. За окном ржала только лошадь…