Министр любви [сборник рассказов]
Шрифт:
— Молчание, — объяснила Сельма, — молчание — разное! Ты не заметил, как молчит мой муж и как молчат мои дети?
— Не совсем, — сказал Оскар.
— Дети молчат возвышенно, — продолжала она, — поэтично, восторженно, он — пусто, холодно, бездушно, за его молчанием ничего не стоит. Она поднялась: — И всё. Пошли. Уже обед! Не надо опаздывать на обед…
— Опять, — Оскар испугался, — каждый день обед?! Сарра, прости меня, я не пойду. Я б лучше спустился в шахту. Это легче. Сидеть
— Как хочешь. Кристен приготовил суп из лосося. Он обидится и перестанет с тобой разговаривать…
Оскар сидел и молча хлебал лососевый суп…
— Скажи «вкусно», — шепнула Сельма, — ты видишь, Кристен спрашивает. Скажи «вкусно»…
— Вкусно, — криво улыбнулся Оскар.
Кристен вытер салфеткой губы.
— Он тебя благодарит, — объяснила Сельма, — спроси, как он его готовит.
— Как вы его готовите? — спросил Оскар.
Кристен достал огромную сигару, осторожно зажег её и задымил, любовно глядя на Оскара. Он дымил минут семь.
— Ты понял? — спросила Сельма.
— Да, да, конечно, я только не расслышал, сколько соли, — ответил Оскар.
— Потому что о соли он ничего не говорил, — объяснила Сельма, — мы на бессолевой диете.
— Ещё пару месяцев, — произнес Оскар, — и я начну понимать по — датски.
Кристен протянул Оскару сигару, тот вставил её в рот.
Кристен сделал какой-то жест рукой.
— Кристен говорит тебе, что сначала надо обрезать.
— Скажи ему, что я курю необрезанные, — отчеканил Оскар, — достаточно, что обрезан я! Пусть курит обрезанные тот, кто не обрезан.
Кристен и Оскар дымили, уставившись друг на друга. Это продолжалось минут семь. У Оскара выступил пот. Пересохло в горле. Сигару он курил впервые.
— Ну, хватит, — сказал он, — очень интенсивная беседа. Я не успеваю за его мыслью.
Он встал:
— Данкешен.
— Подожди, а второе? — удивилась Сельма, — ещё есть второе — семга с осетриной.
— В шахте, — сказал он, — семгу — в шахте!
И вышел.
Он шел по датскому городку, название которого вот уже третью неделю не мог запомнить. Что-то вроде Мём — стрём — шмём. Он уходил далеко, в порт, смотрел на корабли, на рыбаков, думал о своей жизни, потом возвращался — и долго плутал — не мог найти дома своей сестры, и тогда доставал бумажку, на которой было написано: «Фру Сельма Петерсен, QRSTEDS VEJ, IL», показывал её кому-нибудь — и его всегда доводили, доброжелательно, без слов.
День был похож на день — обеды, лососи, Кристен, Свенс, проценты, вечера у камина.
Самое страшное — были вечера у камина.
Днем он ещё мог уходить,
— В Дании вечером сидят у камина, — говорила Сельма.
И он сидел. И молчал. И ждал десяти часов. Били куранты.
Кристен жал руку. Откланивался. Вставала Сельма.
— Я тебе постелю? Туалет справа.
— Почему ты мне всё время это повторяешь?! — взорвался Оскар.
— Ты дважды сходил в туалет Кристена. Он торопился на работу — а туалет был занят.
— Он мог сходить в мой.
— В Дании в чужие туалеты не ходят.
Он стал убегать с утра. Шатался в порту. Ел селедку с луком. Листал книги на непонятном языке, тянул пиво, наблюдал за людьми…
Он уходил с завтраков. Не являлся на обеды, сестра шумела, они ссорились. Он мечтал, чтобы камин сгорел. Тот светился пламенем, но не сгорал.
Однажды синим датским вечером, когда куранты пробили девять и оставался ещё час, целый час, он вдруг вспрыгнул на мраморный столик с аперитивами, опрокинул «Шерри — Бренди» и начал отплясывать «Фрейлахс». Руки его летали, язык цокал, глаза блистали. Датчанин мирно курил.
— В Дании на столе не танцуют, — сказала Сельма.
— Что делают в Дании?! — спросил он, — вешаются?! Я повешусь!!
Где крюк? Где веревка? Я повешусь! Зачем я отказался от места на кладбище? Кристен, дружище, почему ты открываешь свой рот, только чтоб зевнуть? Сельма — Роха, оставь себе катер, но скажи мне тёплое слово! Почему, когда ночью вы сходите — вы говорите о кронах?!
— В Дании… — начала Сельма.
— Задушу! — сказал он, — в Дании душат? Задушу!!!
Он выбежал в ночь и порвал бумажку с адресом, он хотел затеряться, сгинуть! Его привели домой добрые люди, доброжелатели, с улыбкой.
Ночью Сельма вызвала Ивара, их брата. Он прилетел первым самолетом. Она встретила его в аэропорту взмыленная, возбужденная, путающая датский и идиш.
— Забери его, — начала она, — или я повешусь сама или повешу его!
Я не знаю, что делать — ничего ему не нравится, называет меня Саррой, ходит в туалет мужа, завещание его не интересует, забери его, Ивар.
Она продолжала орать на эскалаторе, в машине.
«— Она орёт даже с закрытым ртом», — подумал Ивар.
Он решил быть миротворцем — он обнимал Оскара, во всем ему поддакивал, утешал и, наконец, решил увезти его. Показать ему Скандинавию и первым делом — Осло.
— Зачем мне Осло? — удивился Оскар, — я молчал в Дании — теперь буду молчать в Норвегии?
— Тогда махнем на Мальдивы.
— К каминам?
— Там нет каминов — пляж, океан, пальмы. 7000 километров.