Мириад островов
Шрифт:
Но всё-таки, непонятно отчего, Галину одолел род брезгливости. Слегка замутило — вроде бы не в одном животе, в мозгу.
— Михаил, а если я боюсь? Не захочу? Если ты мне наговорил слишком много?
«Убьёт».
Почти бессознательно скрестила руки на груди.
— Да ты понимаешь, что для меня значит — соотечественница? Родная душа? Несмотря на твою собственную трибадную девку.
— Не смей. Ты что? Не смей! Да я, чем с тобой, лучше с ручкой от швабры пересплю.
Потому что Михаил в запале схватил гитару,
Добился своего. Вслепую заелозил по женщине. На миг отстранился, пробормотал:
— Чёрт, жёсткое. Корсет носишь, дура?
Этого ей хватило. По какому-то наитию не стала вытаскивать — ударила правой ладонью в навершье. Завязки лопнули, футляр отлетел, как гнилая скорлупа, каменное яблоко легло поперёк её линии жизни. Остриё жёстко ударило под челюсть и вышло из макушки. Вопль Михаила потонул в алом бульканье.
И ни звука больше, кроме этого — единственного и поглотившего всё.
Она даже не видела, когда явился Орихалхо и привёл людей.
— Прости, — говорил он, оттаскивая грузное тело и пытаясь поднять девушку. — Не думала, что рутен пойдёт на прямое насилие. Поднимайся, ничего себе. Вся окровавлена — он не задел…
Выходило у него не очень внятно.
— А и верно говорит Оррихо: совершенная убийца, — едва ли не с похвалой говорил кто-то из присутствующих. — Какой удар, хвала Силе, какой чёткий удар! Можно подумать — её, как тебя, с молодых ногтей натаскивали.
— Алекси был хороший боец, иным пришлецам не чета, — объясняли дальше. — Знать, по наследству передалось.
Труп выволокли за ноги вместе с гитарой, лужу вытерли — так ловко и быстро, словно в этом храме учёности и гостеприимства каждый день приходилось убирать за постояльцами.
— Все хотят свидетельствовать, что имело место покушение на девство? — строго провещал некто безликий, в дорогом камзоле золотисто-бурого оттенка. — Мне нужно пятерых для рутенского торгового подворья и по крайней мере столько же на подворье дознавателей.
— Первое — с охотой, второе сомнительно, сьёр майордом, — заговорили в толпе на множество голосов.
— Дознание в пользу, — веско пояснил тот. — Сам возглавлю и то, и это. Гостья юной королевы, не шутка сказать.
Когда все, кроме них с Орихалхо, ушли, тот потрогал массивный засов:
— Благо, не сломался от моего рывка. Взлетел кверху.
«Кто закрывал-то? Я или тот самый? Не помню».
Опустил железо в петли, поднялся на табурет, отвернул кран:
— Теперь снимай с себя. Всё. Скорее. Бросай — это надо сжечь. Боги, ты и внутри под платьем вся в крови, словно только что родилась на свет. Становись под струю, я сейчас пущу
Разделся — и сам туда же. Обнял, притиснул к себе.
— Орри, что ты путал насчет девственности?
— Это не ложь. Тебя лишь пронзило, печать же мной не снята.
— Ради чего ты устроил такой шум?
— Разные вещи. Будут расспрашивать — без нужды не поминай Барбе. Он примкнул по случаю, исполняет иное начертание.
— Идёт.
«Очень уместная просьба».
— Помни на будущее. Рутен за дела своих людей не в ответе, но и нас не спрашивает. В недавнем деле ты со всех сторон прикрыта.
— Как-то неловко резать овец.
— Они не смирные овцы. Сама видела.
— Орри. Это все твои секреты?
— Секреты — все. Но мне надо показать тебе, что ты женщина, а всем франзонским старухам — что была до того девой.
И снова тонкие, сильные руки лепили её тело, пальцы приподнимали влажную распущенную косу, касались затылка, плеч, кончиков грудей, погружались в пупок, теребили волоски, оглаживали бёдра, кругами подвигались ниже…
— Я не могу.
— Терпи.
Морянин вышел из воды, подобрал басселард. Небрежно обтёр о скомканную батистовую тряпку:
— Погляди, камень зарозовел. Впитал в себя кровь.
Пододвинулся как мог ближе, взял за плечо:
— Терпи. Надо. Закрой глаза.
Рука, сжатая в кулак, скользнула в потаённое место — и уже там выпустила из себя нечто колючее. Мгновенный острый рез. Галина ойкнула.
— Тс-с. Не больно.
«Почему ртом не целуется?»
Хлынуло по бедру, камню, смешиваясь с водой. В опущенную руку девушки вложили нечто, подобное птице, что хочет встрепенуться и улететь. Не расправила крыльев — поникла.
— Прими семя, оботри им клинок.
И бережно сложил освящённый нефрит на край мелкого бассейна.
А потом было ещё раз и ещё. Вольно, беспамятно, слитно, неслиянно, и всё смывала терпеливая вода.
— Поистине, такое девство, как твоё, Гали, разрушают в бою и не за один приступ.
— Опытен до чего.
Когда оба истекли до донца — вытирались попеременно и вроде как его одеждой. Тихо смеялись.
— Теперь ты будешь верить моим словам, Гали?
— Буду. Я ведь убиваю? В смысле — тебя тоже? И ты меня.
Вместо ответа Орихалхо раскрыл один из кофров с вещами. Положил внутрь книгу Армана, вытащил одежду.
— Нам надо сжечь снятое с себя и переодеться в новое для похорон. Чужаков, которым не нужно прощаться с роднёй, отдают земле не позже, чем через сутки.
— Как мусульман. Как любого в Сконде, верно?
Орри влез в небелёные штаны и короткую тунику, подпоясался простым шарфом, взял кривой меч. Никаких бус.
— Тебе будет лучше в тёмной юбке и чепце, без оружия. Бывает траур тёмный и траур светлый, но в вашей с Михи стране торжествовать над смертью не принято.