Мириад островов
Шрифт:
И веский удар, который пятикратно умножается голосом и эхом.
— Нусутх, девочка, не беда, девочка, — слышит она через вязкость чужой плоти и своей крови, — он же клирик, тридцатник — дело у нас нередкое. Уж всяко надёжней, чем самому себя кнутом по плечам полосовать.
Наверное, на вот этих самых словах Галина прямиком попадает в тупую нирвану.
Когда она выходит из обморока, руки и рот её свободны, кресло придвинуто к столу, а в ноздрях царит умеренный ад: смесь чёрного мыла, серных воскурений и туалетной хлорки. Озирается по сторонам:
— Сволочи, — непроизвольно рвётся из уст. — Падаль.
— Вполне согласен с сэнией, — отвечает офицер от Супремы. — Хотя мы всего-навсего исполняем чужие желания. Очищаем совесть, позволяем и дальше сохранять достоинство.
— Что называется, не моё.
— Ну, главное — вы поняли.
— Что именно? Про запугивание, шантаж и вашу ошеломительную добродетель?
— Нет, — отвечает генерал, — То, в чём вы, бесценная моя, грешны.
— Вот околесица. Ничего путного я не услышала. Разве что — я по всем приметам белая ведьма, но это в Вертдоме не наказуемо.
— А. Разумеется. Помните из землянской истории, каким свойством должна обладать дьявольская метка?
— Нечувствительностью к боли. Отсутствием выделений.
— Это не наводит вас на некие ассоциации?
— Да, пожалуй. Инквизиторы часто занимались иглоукалыванием недобросовестно. Такие штучки с пружинкой, вроде рутенской иглы для забора крови. Ну, которой в указательный палец тычут.
— Хотите попробовать? У нас без обмана, ручаюсь.
— Не соглашусь — заставите?
Вместо ответа священник отдёргивает еще одну занавесь — в неглубокую нишу вмуровано зеркало в полный рост, где отражаются кольца.
— Можете зайти и раздеться. Я даже прислужницу могу позвать, если смущаетесь перед нами своей наготы.
— Как Барбе передо мной?
— Он насчёт сэнии вообще не понял, — отвечает тот самый… приставленный к её креслу. — Есть она, нет ли. К тому ж лейтенант одних мужчин стыдится.
Говорится это без малейшего осуждения. «У осла хвост растёт книзу. Испанские колонисты грешат с индианками. Барбе в принципе способен любодействовать только с мужчинами. Я не возмущаюсь, я просто устанавливаю факт».
Галина сбрасывает с себя всё до нитки — не мои проблемы, если вам двоим не удастся укротить зверя — и выходит. Боком.
— Теперь становитесь лицом к стене и беритесь за кольца. Они легко подтягиваются книзу.
Генерал принимает в одну руку зеркало, довольно большое, овальное, в другую — настенный светильник в обрешётке. Отличный факел, почти не колышется от сквозняка.
Подносит оба предмета к нежной, в мурашках, коже.
— Ну! Видите?
Чуть выше талии — россыпь бледных пятен размером с горошину или фасоль. Небольшие, чуть впалые. Витилиго?
— Сейчас Криспен уколет одно такое. И, будьте добры, не лукавьте насчёт своих ощущений.
Игла медленно погружается в пятно — нет… Когда монах её вытаскивает, не появляется ни капли жидкости. Ещё раз с тем же результатом.
— Вы можете увидеть правду — или ни один из рутенцев на такое неспособен?
Девушка поворачивает голову, встречается глазами с обоими.
— Лепра? Нет. Не верю.
— Нет. Знаете. Ваш покойный батюшка притащил к нам вялую смерть, от которой не ведают избавления сами рутены. Не ведаю, на что надеялся: разве у Орихалхо о том спросить.
— Может, на то, что у нас бабы сплошь смирные и феминной заразы не подхватят, — смеётся Криспен. — О мужиках покойник думал, а о морянах и вообще позабыл. А ведь это они на помосте его обступали и принимали последнюю исповедь.
— Не верю ни во что.
— Нет, разумеется. Ибо знаете, — священник отвечает практически теми же словами. — Вас передавали из рук в руки, словно дорогую игрушку, непонятный артефакт, заряженную порохом бомбу, в которой не видно запального шнура. Учтиво отказывались принять в многолюдную компанию, стать же отшельницей вы не соглашались сами. Желали без конца странствовать втроём: с нашим Барбе…
— И с Орри. Нет. К тому же мужчины ведь и у вас не заражаются. Генетика. Человеческий генотип один и тот же.
— Наследственное вещество то бишь, — соглашается с девушкой генерал. — Ба-нэсхин, по всей видимости, для вас не люди. Даже… Даже любовница.
— Что-о?
— Все щадили ваш шифгретор. Ваш катьяд. Вашу нелепую и тупую гордыню, — отвечает священник резко. — И оттого не говорили с вами прямо.
— Можно притчу, святой отец? — говорит Криспен. — Как-то притащили мои племяшки на двор малого щенка. Нянчатся с ним, Орком назвали — самое кобелиное имя. Где-то через месяц-другой чихать начал, дрожать мелкой дрожью. Испугались ребятки — не чумка ли часом. Поволокли к коновалу. Тот повертел в руках успокоил: ничего такого, другая болячка, вылечим. А потом спрашивает: «Что это вы сучку всё «он» да «он» кликаете? Орком, а не Оркой? Ведь сразу видать, что труслива».
— Я не боюсь, — Галина облизала враз пересохшие губы. — Ладно — смерть. Вы, наверное, сразу меня убьёте. Сожжёте, да?
— А что, это мысль, — отвечает священник. — Жаль, на редкость идиотская.
— Но Орихалхо… Не могу.
— Женский вариант имени, кстати. Мужчина был бы Орихалхи, — поясняет генерал.
— Это ведь было нельзя, верно? С одним полом.
— Без огласки да потихоньку — отчего ж нет? — говорит Криспен. — Это ж не прелюбы сотвори, а чистое милованье. Пошли бы детки — тогда…
Издеваются?
— И насчёт проказы никак не могу принять.
— И насчёт доказательств в полном сомнении, — подтвердил монах.
Её подталкивают к некоей узкой щели или водовороту. С состраданием, но вполне хладнокровно. И от одного этого — нет, еще и из-за Барбе! От всего этого Галина очертя голову бросается в омут:
— Так выньте из меня мою нутряную правду, — говорит, стараясь, чтобы не дрожал голос. — И покажите лицом.
— О. Вы согласны играть на условиях Ордена?