Мои дорогие привидения
Шрифт:
– Ты что, сонный, что ли? Сказано: проверяющего. Мужиков в барак, нечего им зря под дождём мокнуть. Да смотри, не вздумай мне на довольствие сэкономить! – пригрозил он. – Снабжать, как и в рабочие дни.
– А когда ждём-то, ваше благородие? – в выпученных глазах Матвеева прямо-таки читались быстро вырастающие цифры его личного ущерба.
– Когда надо – тогда и ждём! – рявкнул инженер. Десятник испуганно вздрогнул и, поклонившись, выскочил вон.
– Разрешите идти, ваше благородие? – Федя снова прищёлкнул каблуками.
– Идите, – кисло махнул рукой Комаров, уже погружённый в свои мысли и забывший про казус с лошадью.
–
– Я себе эту сцену не так представлял, – обиделся Фёдор.
– А как? – с любопытством спросила Настя.
– Специальный посыльный доставляет срочный правительственный приказ. Не «посыльный в пути», а уже на месте. Откуда же мне было знать, что он вдруг лошадью заинтересуется. Зануда. «А если б уронили!» Курьер что, не человек, что ли? Не имеет права отойти на минутку?
– Не кипятись, Фёдор Васильевич, – примирительно заговорил Котофей.
– Вот честное слово, если бы не рабочие! Только ради них. Он же свою стройку, наверное, в ежовых рукавицах держит?
– В самых расколючих, – подтвердил Баюн.
– Сволочь.
– Спешишь ты с выводами, – вздохнул кот. – Эта вот «сволочь», как вы изволили выразиться, господин сочинитель, после случившегося с мостом переживал страшно. Спустя пять лет умер от сердечного приступа – извёл себя в конец.
Федя прикусил нижнюю губу и замолчал.
* * *
Писатель сидел за столом и размышлял. Прошло два дня с тех пор, как он побывал в XIX веке и – по словам Баюна, вполне успешно – спас строителей железнодорожного моста. Ехать осматривать сам мост было бессмысленно: в войну переправу разбомбили, так что возведённая взамен была уже современной. Впрочем, Феде и не особенно хотелось, тем более что его новые знакомые, кажется, вошли во вкус, и свободного времени было всё меньше.
Позавчера они побывали уже в двух местах. Сначала в Дубовеже образца 1946 года, а потом, к удивлению писателя, в окрестностях Луговца зимой 1812 года. Никаких наполеоновских войск здесь, разумеется, и близко не наблюдалось (писатель вообще подумал поначалу, что идея отправиться туда – всего лишь шутка Котофея). Зато наблюдалась разбойничья шайка, на которую парню и пришлось выводить отряд, составленный из сотрудников полиции и солдат Дубовежской служащей инвалидной команды. В город, где на окраине в каком-то сарае проявился в этот раз временной переход, парень вернулся только к утру, изрядно замёрзший и совершенно разбитый от усталости.
Вчера перемещений было четыре, и писатель изрядно устал, прыгая из эпохи в эпоху. Неуверенность в собственных силах и в способности точно представить то, что требуется, под конец настолько возросла, что перед финальным заходом Фёдор несколько минут бился с упорно не желавшим поворачиваться ключом. И даже всерьёз заподозрил, что не сможет вернуть всех обратно. «Всех», поскольку и кот, и кикимора продолжали сопровождать его в каждой «спасательной миссии», как называл эти вылазки писатель.
В четвёртой экспедиции парень спас на вокзале девочку, которой предстояло погибнуть под колёсами поезда. Задача предстояла непростая: ребёнка они увидели почти сразу, но девочка, игравшая на платформе, постоянно перемещалась. Так что и Фёдору приходилось безостановочно шнырять туда-сюда среди отбывающих и пребывающих пассажиров. К несчастью писателя, Дубовежская станция в середине 1960-х
В итоге бдительные граждане сообщили, куда следует, и «парень подозрительного вида» был остановлен милиционерами за несколько минут до подхода рокового поезда. Чудом Феде удалось не упустить малышку из виду и предотвратить её падение с платформы под окрики: «Стой! Стрелять буду!», сопровождаемые трелями свистков. Писатель ещё лежал на асфальте, прикрывая собой девочку, а в полуметре перед глазами продолжали катиться постепенно замедлявшиеся вагоны поезда.
Разумеется, вместо ареста незамедлительно наступило время для чествования героя, и Фёдору всё-таки пришлось пройти в вокзальное отделение милиции – для составления официального рапорта. Пришлось импровизировать: Настя и Баюн, пользуясь своей невидимостью, обследовали всё вокруг и отыскали-таки для писателя путь к возвращению. По их советам и подсказкам он, улучив минутку, отпросился в туалет, выбрался оттуда через окно и сбежал вдоль путей к полуразвалившейся будке обходчиков, где всю троицу ждала заветная дверь. Вернувшись домой, Федя категорически заявил, что берёт день перерыва.
Поэтому он и сидел сейчас в одиночестве, размышляя над полученным в путешествиях опытом и разрабатывая заинтересовавшие его практические вопросы. В том, что Котофей совершенно прав относительно перемещения материальных предметов, Фёдор убедился наглядно ещё во время истории с мостом: он шагнул в дверь, держа в руке свой портфель – и прямо на глазах писателя добротная кожа исчезла, будто срезанная невидимым лезвием там, где проходила граница времени. В ладони осталась лишь мелкая сероватая пыль.
Вариант обогащения через подтасовку результатов каких-нибудь спортивных соревнований проверить было труднее. Во-первых, спортом Федя не увлекался, а потому понятия не имел, какие и где сейчас проходят соревнования. Во-вторых, в Дубовеже ему не попалось на глаза ни единой вывески букмекерских контор, а связываться с сайтами парень категорически не хотел, опасаясь обмана. Зато на ум ему пришёл другой способ сорвать куш – и идею эту подало платье Насти, которое, по её словам, никуда уже не должно было исчезнуть.
Закончив прикидывать и уточнять детали, он запустил ноутбук и, не размениваясь по мелочам, застрочил: «На обеденном столе Фёдор Васильевич Потапов обнаружил пачку тысячных банкнот, перехваченную банковской лентой. Писатель с интересом оглядел их со всех сторон – деньги были самые настоящие». Дойдя до этого места, парень быстро перечитал написанное и уверенно кивнул. Никаких «походили», «казались», «выглядели как». Уверенность! Деньги – настоящие! Он откусил от заветного яблока, быстро прожевал, проглотил – и помчался в первую комнату.
На обеденном столе денег не было.
Фёдор сосредоточенно огляделся, потом вернулся к себе, забрал яблоко и снова замер у стола. Зажмурился, откусил, тщательно прожевал, проглотил – и открыл глаза.
Денег не было.
«То есть как мультяшные сто тонн баксов – так пожалуйста, а как настоящие – так нате выкусите?!»
Писатель опять сел к ноутбуку, стёр написанное и застрочил ещё яростнее. Следующие полчаса прошли в метаниях между комнатами, хрусте яблока и невнятных стенаниях, в которых слышались обрывки непечатных ругательств.