Мои дорогие привидения

Котейко Алексей

– Разумеется, знала! Баюн сказал. Даже до того, как ты в себя пришёл.

– С чего бы вдруг? – не поверил Федя. – Вы же вроде не дружите?

– Так он не намеренно. В сердцах проговорился. Мол, погубила сочинителя, дурёха водоплавающая! – Оксана хмыкнула. – Но в Дубовеже я к тебе не «подкатывала», не думай. Ну… – она поразмыслила с секунду. – Не с корыстным интересом. Если мороженое не считать.

– Допустим, – рассеянно отозвался Фёдор. Он вдруг сообразил, что на лавочке девушка в самом деле говорила о писательстве сугубо с точки зрения книжных предпочтений.

– Хочешь –

верь, не хочешь – не верь, – пожала плечами русалка. – Окей, мороженое можем считать моей личной выгодой, если ты такой педант.

– Да оставь ты это мороженое в покое! Ну, а сейчас?

– Сейчас – да. Только давай проясним ещё вот что: всё, что я тебе в Дубовеже говорила – правда. И сказано от всей души. Включая приглашение в гости.

– Спасибо.

– А дело – оно, в общем-то, вырисовалось уже после твоих же слов о том, что бабушка Наина сейчас в Карасиково. Я сперва хотела осторожненько, но не потому, что тебя боюсь, – девушка быстро взглянула на парня, – а просто не была уверена. Вдруг она ключ всё-таки с собой увезла, не оставила? Да и яблоки опять же… В конце концов, это её дело – кого принимать, кого угощать, а кому от ворот поворот. Но раз ты в курсе, тем лучше и проще.

– Ну, говори, – скрестил на груди руки Фёдор. – Куда отправимся?

– На семь лет назад. В Дубовеж.

– Рукой подать, – усмехнулся парень.

– Не перебивай, пожалуйста. Это будет первое июля. И нужен нам мой мост поутру, около десяти часов.

* * *

То лето, давно прошедшее, тоже было жарким и сонным. Федя со скучающим видом сидел на высоком выступе оврага, над дорогой со стороны Луговца, прямо напротив памятного бережка. Порой он шлёпал себя по шее, щеке или руке, и не без зависти косился на Оксану, которой комариное племя ничем не могло навредить. Русалка же, странно притихшая и словно сжавшаяся в комочек, устроилась у корней древней, сильно наклонившейся к реке, сосны.

– Ты в курсе, что ты здесь невидимка? – поинтересовался он.

Оксана молча кивнула. Писатель повертел головой, но никого и ничего не услышал. Выждав несколько минут, он заговорил снова:

– Чтобы что-то предпринять, мне нужно хотя бы знать – что именно?

– Увидишь, – она обхватила руками согнутые ноги, в точности как Настя недавно у курятника, и спрятала лицо в коленях. Только глаза смотрели на противоположный речной берег, и Фёдору не понравился этот взгляд: застывший, безнадёжно тоскливый. Парень прокашлялся, и собирался уже сделать третью попытку, когда русалка глухо спросила:

– Ты себя не спрашивал, почему с тобой всегда идут «провожатые»?

– А откуда ты…

– Знаю. Так не спрашивал?

Он неуверенно повёл плечами.

– Ну так… Баюн и Настя знают, что, и где, и когда. Мне помогают. Вот недавно прямо-таки вытащили из неприятностей.

– Если бы не они, ты бы в те неприятности вообще не попал, – донёсся приглушённый коленками голос.

– Как это – не попал?

– И сюда бы не попал. Если бы не я.

– Ну-ка, ну-ка, а с этого места поподробнее!

– Мы – четвёртый компонент. Для перемещения. Кот тебе про коллективную память не затирал?

– Что значит «затирал»? – нахмурился Федя. Разговор приобретал какой-то уж совсем

неприятный оттенок.

– Ну, объяснял, почему мы так хорошо знаем о далёком прошлом? Поколения и поколения, сродниться с землёй – вот это всё?

– Да, было, – неуверенно кивнул писатель. – Это что, всё вранье?

– Нет, почему, – безразлично пожала плечами Оксана. – Это всё правда. Просто прими как данность, что без нас ты бы сидел дома у бабушки Наины, грыз яблоко и писал бы книгу. И всё, что тебя могло побеспокоить – очень яркие и очень странные сны.

– «Нас» – ты имеешь в виду Баюна, Настю, себя?

– Нас – нелюдей, – она повернула голову. Глаза девушки потемнели и чем-то неуловимо напоминали то мгновение в дубовежском скверике, когда Федя увидел, как красота Оксаны становится пугающей. Но теперь страха не было, потому что почти сразу писатель разглядел в бездонных этих глазах слёзы.

– Вы люди. В широком смысле слова. Ну, Котофей Афанасьевич – кот, хотя с его способностью мыслить…

– Мы – нелюди! Выродки! – выкрикнула она и, уткнув лицо в колени, зарыдала. Фёдор поднялся, подошёл к плачущей русалке, попытался тронуть за плечо – но рука прошла насквозь.

«Твою ж…», – он с досадой поглядел по сторонам, и тут заметил на противоположном берегу такое, что разом забыл и об услышанном, и о слезах. К мостику подходили юноша и девушка. Юношу Федя не знал, но вот девушку узнал моментально.

Это была Оксана.

Моложе, разумеется – вчерашняя школьница, ещё не такая фигуристая, и волосы не распущены свободной гривой, а старательно заплетены в длинную, ниже пояса, косу. Да и костюм… По сравнению с современной версией, эта, семилетней давности, выглядела невероятной скромницей в своём джинсовом сарафанчике, заканчивавшимся совсем чуть-чуть выше колен.

Пара говорила о чём-то, но Фёдор к своему удивлению не мог разобрать ни слова. Сначала он решил, что мешает шум реки, однако потом понял: слова долетают искажёнными, будто с зажёванной магнитофонной кассеты. Однако по лицам и по общему тону было ясно, что разговор непростой, и что обоим он даётся тяжело. Паренёк хмурился, то и дело отрицательно мотал головой, либо с деланным безразличием начинал смотреть по сторонам. Девушка выглядела просящей, или даже умоляющей, она постоянно стремилась заглянуть в глаза спутнику, и во всей её фигурке было что-то хрупкое. Хрупкое – и сломленное.

Затем сцена переменилась, словно произошла резкая склейка кадров при монтаже фильма. Семнадцатилетняя Оксана на дубовежском берегу выпрямилась, напряжённо вытянувшись – и влепила своему спутнику пощёчину, звук которой донёсся даже до Фёдора. Паренёк ошалело уставился на нее, затем оттолкнул девушку и сердито зашагал по дороге обратно к городу.

Однако не успел он сделать и десятка шагов, как река поднялась из берегов. Видимо, это произошло совершенно бесшумно, потому что парень обернулся – нехотя, хмурясь и недовольно кривя губы – только на движение головы и губ Оксаны. Похоже, девушка его окликнула. Обернувшись, он выпучил глаза, увидев за её спиной стену воды высотой метров в двадцать. Фёдор судорожно сглотнул: он вдруг вспомнил, что к путешествиям во времени бессмертие не прилагается.