Мои дорогие привидения
Шрифт:
– Спасибо.
– Да чего там, – махнул Баюн лапой. – Вы в котором часу возвращаться планируете?
– Ну, часа четыре, пять. Погуляю да вернусь.
– Прекрасно, – кот с прищуром оглядел писателя. – Кстати, а вы заметили, по какому мосту сегодня ехали?
– Так ведь не то, чтобы ехал, – Фёдор постарался вспомнить, что такого в мостике, через который он прошёл туда-сюда, чтобы забрать велосипед, рюкзак и сланцы с луговецкого берега. – Ну, бревенчатый. Вроде не гнилой, вполне добротный. По виду должен машину выдерживать.
– Выдерживает, – подтвердил Бают. – И именно что бревенчатый. А не бетонный.
– В каком это смысле?
– В смысле последствий, –
– Должен был быть бетонным?
– Из канализационных колец. С плитами поверху.
– Значит, из-за вчерашнего на Серебрянке не капитальное сооружение, а временное? Как-то это на позитивный эффект не тянет.
– В самом деле? – иронично приподнял бровь кот. – Лет пять тому назад по весне один мужичок из Луговца шёл через мост, поскользнулся и упал. Был как раз разлив. Вы пригорочек хорошо запомнили, с которого спускались?
– Вроде.
– Так вот, вода до середины спуска дошла. То есть бетонные кольца под воду ушли, только-только плиты над потоком возвышались. Да и те захлёстывало постоянно. Бедняга туда и нырнул.
– В кольцо?
– В кольцо. А в кольце, как оказалось, потоком мусора набило. Ветки там всякие, пластик. Пробка, одним словом. Ну и… – Баюн сделал прощальный взмах лапой.
– Если я правильно понял, – медленно начал Федя, – то в нашем случае…
– В нашем случае «временное», как вы изволили выразиться, бревенчатое сооружение, располагается выше такого уровня подъёма воды примерно на полметра. Местные парни, к слову, в омут под мостом на спор ныряют.
– Перед Оксаной красуются?
– Само собой. Так вот, мужичок упал, его протащило под настилом, а метрах в пятидесяти, на излучине, вынесло на берег. Ну, промок, подмёрз, провалялся дома пару недель, но оклемался и ничего, жив-здоров. Так что, Фёдор Васильевич, меньше думайте про последствия. Поверьте, вам такие терзания совершенно ни к чему.
* * *
Писатель осмотрел перечисленные Баюном три особняка, две церкви и мэрию, потом отыскал магазин. Котофей Афанасьевич оказался и прав – и всё-таки неправ. Да, архитектурные памятники городка были скромными, но имелось в них и своё очарование. В некоторых областных и во многих районных центрах такие «пережитки прошлого» давным-давно пошли на слом. А там, где они ещё с трудом держались, старые здания доживали свой век чужеродным пятном в окружении нетерпеливо подступающей новой застройки.
В крупных же городах, вроде того, откуда был родом сам Федя, участь подобных домиков была не менее печальной, но куда более скоротечной. Как правило, если речь шла о лакомом участке земли где-нибудь в центре, они сперва оказывались в руках нескольких кристально честных и совершенно нищих граждан, которые не могли позволить себе не то, что капитальный ремонт, но даже и вялотекущий уход. Всяческие комиссии и надзоры старательно вносили свою лепту – даже забивание какого-нибудь несчастного гвоздя в отваливающуюся с фасада доску могло быть расценено как порча культурного наследия.
Чуть позже появлялись люди более солидные, освобождавшие прежних жильцов от обременительных хлопот с проблемной недвижимостью, а дышащую на ладан постройку – от последних мучений. И шли под ковш экскаватора прежние купеческие особняки, доходные дома, остатки уже не раз перестроенных церквей, производственных цехов и давно забытых объектов инфраструктуры. Памятники выявленные, не выявленные и навсегда оставшиеся безвестными.
Так что Фёдор с удовольствием вёл по сонным
«Можно было бы написать неплохой сюжет про какого-нибудь вурдалака, – подумалось Феде. – Старый храм, давно заброшен. В семейном склепе барона N… Ой, нет-нет-нет, – вспомнил он первое появление Насти. – Оно, конечно, не факт, но лучше, наверное, не проверять, что там и как в итоге материализуется».
Магазин обнаружился на том же самом месте, и даже витрины с изрядно запылёнными стёклами всё ещё хранили остатки советской раскраски. Над крыльцом появился широкий железный козырёк, и Фёдор, пристёгивая велосипед к опорному столбу карниза, не удержался. Он сделал вид, что завязывает шнурок, а сам бегло оглядел бетонный бок крыльца, отыскивая след давнего удара ЗИЛа. Но то ли удар в итоге оказался слишком слабым, чтобы оставить заметную вмятину, то ли вмятина была, но её со временем замазали. Сейчас ничего не напоминало об июне конца девяностых и россыпи битых бутылок, бриллиантами блестевших перед магазином.
Зато сама торговая точка очень живо воскресила в памяти писателя маленькие магазинчики, хаотично возникавшие на заре эпохи свободной торговли и конкуренции. Здесь продавали всё, от лопат для чистки снега до свежей молочной продукции, было немного старомодно, но чистенько, и теперь работало сразу трое продавцов. Федя с блаженной улыбкой оглянулся по сторонам: «Ромашка», как теперь скромно именовался данный объект торговли, разом походил и на промтоварные магазины из писательского детства, и на тогдашние же бакалейные.
Впрочем, иллюзия довольно быстро рассеялась. Этикетки на полках оказались ровно такими, как и в любом сетевом супермаркете. Разве что сам ассортимент был заметно меньше, зачастую ограничиваясь по каждой позиции всего парой наименований.
«Что берёте, вот тот или другой?» – усмехнулся Фёдор, разглядывая старый фирменный холодильник с газировкой и тут же, рядом, на полке – горку-подставку, утыканную леденцами на палочке, словно ёж иголками. Зато молоко и часть молочной продукции в отдельной витрине оказались вовсе без логотипов, как и мясной ассортимент за стеклом в другом конце зала. Похоже, эти товары в Дубовеж привозили из какого-то расположенного неподалёку фермерского хозяйства.
Федя выбрал приглянувшиеся продукты (мяса, в виду отсутствия холодильника в доме Наины Киевны, он взял совсем небольшой кусок – пожарить вечером с картошкой). Оплатил, тщательно утрамбовал покупки в рюкзак. Снова вышел на крыльцо, в жаркий июньский воздух – и сердце ёкнуло, когда знакомый девичий голос радостно произнёс:
– Фёдор Васильевич! Какая приятная неожиданность!
Оксана стояла у его велосипеда. Теперь на русалке было лёгкое белое платье с огромными жёлтыми подсолнухами – короткое настолько, что знаменитая сцена с Мэрилин Монро грозила повториться при наличии малейшего ветерка. Впрочем, ветерка не было, и даже намёка на сквознячок. Город дремал в летнем мареве, а девушка улыбалась, наблюдая за растерянностью писателя.