Мои дорогие привидения
Шрифт:
– Почти получилось, – кот кивнул на небо к югу. Оттуда медленно, но настойчиво, двигалась огромная туча.
– Возвращаемся? – предложил Федя.
– Да ладно. Она вроде бы ещё далеко. Что же это, приехать на море и даже ножки не помочить? – девушка решительно зашагала вперёд. – Я в жизни на море не была, – добавила она чуть тише, восхищённо разглядывая сходящиеся у горизонта воду и небо. – А ты был?
– Я? – картинно удивился Баюн.
– Да не ты, конечно. Я и так знаю, что ты-то из наших лесов никуда не выбирался.
– Почему же, я вот как-то в Воронеж
– Памятники котам много где есть, – вставил свои две копейки Федя. Потом добавил, обращаясь к Насте:
– Был. На Адриатике и на Мраморном. И мне всегда нравилось читать про морские путешествия. Думал, вот накоплю денег, куплю небольшую яхту, уйду в кругосветку.
– Что остановило? – они уже добрались до мерно накатывающих на берег волн, и кикимора теперь шла по мокрому песку, то и дело по щиколотки уходя в воду.
– Сам не знаю, – Фёдор пнул ногой круглый орех с надпиленной крест-накрест скорлупой. Проводил его взглядом. – Всё время были какие-то обстоятельства, дела. А, может, просто лень, – добавил он, вспомнив свои муки по пути в Луговец. – Я ведь и к вам мог не добраться. Сколько раз был соблазн вернуться с полпути домой.
– Одно из двух, – с уверенностью заявила Настя. – Или мечта была не твоя, или мечтал недостаточно сильно.
– Или мечта не стоящая, – хмыкнул писатель. Девушка остановилась, повернулась к нему и с нажимом сказала:
– Мечты все стоящие. Даже самые крохотные, самые скромные и для кого-то кажущиеся пустяковыми.
– Вроде мечты о чашке кофе? Я бы глотнул, – Федя картинно огляделся. – Но увы.
– Ты путаешь мечту и желание.
– И в чём разница?
– Желание – это потребность. Более или менее конкретная. Как та же чашка кофе. Чувствуешь себя сонным, решаешь, что кофе тебя взбодрит – пьёшь кофе. А мечта – она тоньше, невесомее. Это предвкушение. Тут важен даже не конкретный предмет или событие, а те эмоции, которых ты от них ожидаешь. И само ожидание тоже.
– Путешествие не менее важно, чем конечная цель?
– Именно. Поэтому я и говорю: или это не твои эмоции, а просто внушённые. Сам себе внушил, что это вот будет мечта. Или же мечтал не в полную силу.
– Ага. Я же сказал: лень.
– Ну, тебе виднее, – Настя повернулась лицом к парню, а спиной к морю, и раскинула руки. – Ленишься постараться ради всего этого? Ты ведь мог бы зайти в эту бухту на своей яхте, и на самом деле есть своих осьминогов. А не пробираться сюда «задворками».
– Я их и так могу съесть. Пойду в магазин и куплю банку.
– Это не то же самое. Это уже будет просто желание, – девушка склонила голову набок, чуть улыбнулась.
– Могу и тут съесть! Сейчас выйдем, зайдём – придумаю, чтобы был вечер, чтобы работал какой-нибудь ресторанчик и деньги в кармане были.
– Это будут подлог и мошенничество, – заметил Баюн.
– Не говоря уже о том, что тебе разом по возвращению поплохеет, – добавила кикимора. – Ты же видел, как придуманные тобой предметы исчезают на пороге?
–
– Именно так.
– Спасибо за «своевременное» предупреждение.
– Пожалуйста.
– Это был сарказм!
– А чего вдруг? Ты же только сейчас сообщил о желании перекусить в прошлом.
– А если я, – он задумался, – скажем, задержусь подольше? Переварю съеденное? Или лягу тут спать?
– Опять юный натуралист проснулся, – проворчал Баюн. – Ну и ложись на здоровье. Сейчас желаешь прилечь? Вон-та тучка живо тебя взбодрит.
– Интересно, – Настя шагнула ближе к Фёдору. – Ты не замечаешь, что упорно ищешь альтернативы, лишь бы не пробовать самое очевидное и напрашивающееся само собой решение? Может быть, не в лени дело, а в страхе? Ведь мечтать не страшно, страшнее воплощать. Потому что – вдруг не получится?
* * *
Теперь они втроём стояли на утёсе над свинцовыми серыми волнами. За спиной путешественников теснились друг к другу сложенные из камня рыбацкие домики под черепичными крышами, похожими на низко надвинутые шапки. На парне и девушке были прочные джинсовые комбинезоны, высокие сапоги и длинные непромокаемые плащи с капюшонами. Под плащами красовались свитера грубой вязки, а ноги согревали тёплые домашние носки. На головах, больше для красоты, чем для защиты от дождливой мороси и ветра, были надеты бретонские кепки. Баюну досталась уменьшенная копия рыбацкого плаща и миниатюрные кожаные башмаки – чтобы защитить лапы от острых камней.
– Открываешься с неожиданной стороны, Фёдор Васильевич, – заметила Настя, оглядывая унылый осенний пейзаж. – А этот-то у тебя откуда взялся?
– Из передач Би-Би-Си, – улыбнулся писатель. – Есть у них один цикл, и к тому же мне всегда нравилась эдвардианская эпоха в Британии.
– Почему?
– Не знаю. В книгах она предстаёт как золотое время. Есть теория, что такое впечатление родилось уже после Первой мировой войны. По сути, война спровоцировала появление иллюзии о довоенных годах как о счастливой поре. Ведь тогда все близкие ещё живы, нет никаких потрясений и никто не подозревает, что их ждёт впереди.
– Я о другом. Это впечатления людей, которые всё, о чём ты говоришь, прожили сами. А тебе почему нравится эта эпоха?
Федя задумался. Баюн с интересом потянул ноздрями воздух: от деревни явственно запахло жареной рыбой.
– Наверное, потому что меня тоже очаровывает эта иллюзия. Ты читала «Ветер в ивах» Кеннета Грэхема?
– Нет, – Настя покачала головой. – Даже не слышала.
– Вообще-то это детская сказка, но я её прочёл уже во взрослом возрасте. И знаешь, вот не такая уж она детская. То есть да, безусловно, ребёнку понравятся эти истории, но и взрослому они очень даже подойдут. Потому что там множество уровней повествования, и ты постепенно погружаешься в них, как Алиса в кроличью нору, и каждый раз открываешь что-то новое. Я её перечитывал не единожды и не дважды, и постоянно находил что-то, чего в прошлом не замечал. Хотел бы я так писать, – признался Фёдор.