Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья
Шрифт:
— Ну что ж, запас поп… не помешает в общем. — известный афоризм вырвался на свободу.
Он щёлкнул предохранителем, сунул пистолет за пояс и продолжил обыск.
Лёха поднялся и пошёл смотреть, что за хрень выкинул поганец вместо пистолета в первый раз, пытаясь его обмануть.
Метрах в десяти нашлась небольшая, металлическая фляжка, с вмятинами на корпусе. На донышке красовалась выбитая надпись «James Dixon Sons, Sheffield. Made in England. 6oz». «Миллилитров 150 наверное», — подумал Лёха. Он открутил крышку, осторожно понюхал содержимое.
—
Лёха чуть приподнял брови, усмехнулся и выплеснул немного на ладонь, растёр, понюхал снова. Вроде не дрянь. Он покрутил фляжку в руках, потом откинул голову и сделал добрый глоток. Крепкий, обжигающий вкус разлился по горлу.
— Ну, за твою душу, Марчелло… — пробормотал он, закрывая флягу и пряча её в карман.
В кармане штанов пилота нащупалась пачка сигарет — помятая, но ещё полная. Он вытряхнул одну, сунул в зубы и полез смотреть дальше. В другом кармане обнаружилась зажигалка — тяжёлая, металлическая, с выбитым на боку гербом. «Zippo». Лёха чиркнул колесиком — ровный язычок пламени заплясал на ветру.
Соединив две находки, наш товарищ пыхнул и отправил колечко дыма в небеса.
— Рабочая… хорошая вещь.
Еды у итальяшки не было. «Так и сопьёшься, не закусывая!» — подумал наш герой.
Голод подбирался исподтишка. Желудок требовательно бурчал, напоминая, что ни хрена он сегодня не ел.
Он сунул добычу в карманы, глубоко вдохнул и, не оглядываясь на труп, медленно поднялся на ноги.
Осмотрев трофейный парашют итальянца, покрутив в руках ткань, он расстроенно сплюнул — дерьмо.
— Перкаль! — выдал резюме осмотру итальянского парашюта.
По сравнению с его советским шёлковым куполом, этот кусок тряпки выглядел жалко. Какая-то пропитанная хренью хлопковая ткань, жёсткая на ощупь, будто её макали в козлиную мочу для прочности. Он нахмурился, ещё раз потянув стропу:
— Ну, если только на тряпки пустить… — пробормотал он, бросая парашют обратно.
Подобрав свой парашют, Лёха разрезал его на куски, аккуратно работая трофейным ножом. Ткань сопротивлялась, но постепенно поддавалась, хрустя под лезвием.
Из пары ремней подвесной системы он соорудил лямки, а из оставшейся материи начал стягивать свёрток, превращая его в удобный мешок.
Стропами надёжно обвязал импровизированный вещмешок, проверил узлы, подтянул крепления — держалось прекрасно, не хуже фабричного ранца.
Теперь можно было двигаться дальше.
Подумав, Лёха уложил тело итальянского пилота на его же парашют, крепко взялся за края ткани и потащил его волоком к видневшимся неподалёку раскидистым густым кустам.
Труп был тяжёлый, идти приходилось медленно, напрягая руки и спину. Парашют шуршал по сухой земле, цепляясь за камни и траву, но другого способа быстро спрятать тело не было.
Добравшись до укрытия, Лёха столкнул мёртвого итальянца в тень под кустарник, закидал его сухими листьями, придавил их сверху ветками и мелкими камнями с землей.
— Ну, отдыхай тут, Марчелло… —
Конечно, со временем кто-нибудь наткнётся на тело, но главное — не сразу, чтобы не подняли тревогу и не организовали погоню прямо отсюда. Лёха ещё раз окинул взглядом кусты, убедился, что с дороги ничего не видно, и только после этого повернулся, подхватил свой вещмешок и двинулся прочь.
— Ну хоть в этот раз без свидетелей, — усмехнулся он.
Лёха осмотрел свой комбинезон «моно» и постарался отряхнуть его от пыли и грязи. На коленях и локтях уже появились потёртости, кое-где к ткани пристали сухие травинки и прочий мелкий мусор.
Вложив некоторое количество экспроприированных у мятежников средств, он пару месяцев назад раздобыл у авиационных снабженцев республиканский, а на самом деле французский, лётный комбинезон. Наш прохинтей долго и самоотверженно торговался, но эта штука стоила того. Свободный крой позволял легко двигаться, а накладные карманы удобно располагались ровно там, где надо. Самое главное — он был сделан из хлопчатобумажной ткани зеленоватого цвета, дышащий, лёгкий, и, в отличие от кожаных советских курток, не изжаривал своё содержимое на ярком испанском солнце, как проклятая печка.
Лёха усмехнулся, представив, как он выглядит сейчас.
— Только пилотки мне сейчас не хватает, чтобы стать символом борца за свободу республики… — поржал он сам над собой, проверяя, не торчит ли из-за пазухи трофейная «Беретта».
Сидя в укрытии, Лёха попытался сориентироваться. Он осторожно выглянул из-за деревьев, изучая окружающий ландшафт. Вдали тянулась цепочка холмов, а чуть левее виднелся пыльный просёлок. Судя по всему, где то рядом была небольшая деревня, но Лёха пока не собирался пока к ней приближаться.
— Сначала осмотрюсь. Потом, может, и спрошу дорогу, — решил он.
Теперь главное — понять, где он оказался, и как выбраться из этого очередного «блудняка».
Начало июня 1937 года. Аэродром Алькала, пригород Мадрида.
Алибабаевич задумчиво мешал лопаткой в огромном котле, из которого уже поднимался насыщенный, густой аромат обжаренного лука, моркови и мяса. Всё шло по плану, но на душе было неспокойно.
Кузьмич сидел на ящике, угрюмо ковыряя ножом кусок баранины.
— Чего ты такой кислый, Алибабаич? Так у тебя весь плов стухнет не приготовившись! — поинтересовался Кузьмич, взглянув на товарища.
— Командир нет.
— Ну, ты же слышал, улетели на штурмовку, значит скоро вернётся.
— Волноваться очень за командир! — Алибабаевич вздохнул, продолжая священнодействоать над казаном.
Они оба замолчали, слушая, как потрескивает масло, как медленно тушится мясо в специях.
Тут в кухню аэродрома, видимо привлечённый запахами готовящегося плова, зашёл испанский механик, снял пилотку, обмахнулся ею, глотнул из фляги воды и сообщил новость, от которой у обоих сразу отлегло: