Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья

Хренов Алексей

— Держи, переоденься пока. Это моего брата.

Лёха принял одежду и переоделся. Ткань была мягкая, выстиранная десятки раз, но удобная.

Мария кивнула, забрала его форму и скрылась за дверью.

Как это бывает на юге, стемнело моментально. Лёха, уставший, как собака после дневного забега, начал проваливаться в сон прямо сидя за столом.

Мария провела его в заднюю комнату, положила на кровать плед и незаметно исчезла.

Наш путешественник потянулся, раскинув руки, и позволил усталости взять своё.

Сколько

он так пролежал, он понятия не имел.

Когда он почувствовал рядом тепло, сначала подумал, что просто снится что-то хорошее.

Но потом тёплое, очень жаркое тело прижалось ближе.

Лёха с трудом попытался разлепить веки, смутно различая в темноте женский силуэт. Недолго думая, он протянул руку и попал прямо на приличного размера грудь. Фигура по-дурацки хихикнула. Её дыхание было глубоким, почти слышимым. Она наклонилась ближе, и в слабом свете лунного луча он увидел её хитрую улыбку.

— Может, останемся просто друзьями? — сквозь сон попытался пошутить брутальный мачо, чтобы прояснить ситуацию.

— Ну это вряд ли! — шепнула Мария и в следующее мгновение начала раздеваться.

Глава 14

Остер ледоруб и наточен топор!

Начало июня 1937 года. Недалеко от аэродрома франкистов, пригород города Авьола.

Шатаясь от усталости, грязный и мокрый, Лёха наконец добрался до полуразвалившегося сарая в стороне от дороги. Вчера погода вдруг испортилась, нависли хоть и высокие, но плотные облака, солнце спряталось, и периодически шёл противный мокрый дождь.

«Тысяча сто метров с чем то над уровнем моря.» — Лёха вспоминал карту, — высокогорное плато? Или высокогорье это выше полутора километров? А эта фигня как будет называться, среднегорье что ли! Суко, адскохолодный континентальный климат с горными особенностями! — Лёха жутко мерз в своём хлопчато-бумажном комбинезоне под мелким моросящим дождем.

Сырость проникала под одежду, заставляя кожу покрываться мурашками. Лёха зябко передёрнул плечами и запихал во внутрь концы куска парашютного шёлка, намотанного под комбинезон.

Он с ностальгией вспоминал ночёвку у прекрасной изготовительницы хлеба.

« А вот не надо было принципиальность проявлять, когда не требуется, придурок Хренов! Что тебе стоило подождать три дня, проводник вернулся бы, и глядишь — спокойно бы поехал ты, Лёшенька, в Мадрид…» — пытался сам себя обмануть Алексей Хренов.

Сарай — это хоть что-то, крыша над головой. Внутри было темно и пахло сыростью. Повсюду валялись какие-то вещи, которые, судя по всему, никто давно уже не использовал. Старая рухлядь, покосившиеся доски, горы пыли и грязи.

Пробираясь сквозь этот хаос, он наткнулся на косу-литовку. Она сразу напомнила ему СССР, хотя была немного другой: чуть длиннее, с более толстым лезвием.

«Вот тебе и оружие, Лёха», — усмехнулся он, покручивая инструмент в руках. Рядом обнаружился старый, изрядно потрёпанный дождевик с капюшоном. Конечно, от настоящего холода он не спасал, но хотя бы мог немного защитить от дождя, а в его ситуации это было немалой удачей.

Переночевав в холодном, продуваемом всеми ветрами сарае, Лёха проснулся с первым светом. Тело ныло, суставы ломило. Точно неизвестно почему, но он закинул странное «оружие» на плечо и отправился дальше, в сторону фронта.

Его силы были на исходе, но вдруг вдалеке он увидел, как взлетают самолёты франкистов. Сердце сделало скачок. Что-то знакомое мелькнуло в этом движении, в этих силуэтах, и он ощутил прилив энергии. Неосознанно он направился в ту сторону, надеясь, что сможет там что-нибудь придумать.

Погода была абсолютно мерзкой. Небо затянуло плотными, низкими облаками, и мелкий, нудный дождь, кажется, не собирался прекращаться. Он пробирался под одежду, пропитывал насквозь берцы и даже каким-то образом умудрялся залезать под капюшон. Всё вокруг было мокрым, серым и унылым.

Лёха натянул свой убогий испанский дождевик, который скорее напоминал прорезиненный мешок с дырками для рук, и двинулся дальше. Промозглый ветер продувал его до костей, хлестал в лицо мелкими, холодными каплями, но останавливаться было нельзя. Он шёл на инстинктах, изредка оглядываясь, пока в какой-то момент не заметил валуны, покрытые толстым слоем мха. Они торчали среди редких кустов неподалёку от аэродрома франкистов.

Лёха замедлил шаг, а потом прижался к одному из камней. Хорошее место. Можно отсюда прекрасно разглядеть аэродром.

Время было раннее, солнце только-только начало подниматься из-за горизонта, медленно прогоняя остатки ночных сумерек. Серо-фиолетовый свет пробивался сквозь облака, окрашивая землю в зловещие тона.

Лёха занял удобную позицию, сливаясь с местностью. Сейчас он был частью пейзажа.

Грязный, тёмный дождевик с капюшоном делали его почти невидимым среди валунов. Казалось, будто ещё один камень вырос из земли. Его тёмный силуэт в грязном плаще с капюшоном идеально сливался с камнями, создавая почти зловещую картину. Только глаза лихорадочно блестели из-под капюшона, когда он слегка приподнял голову, высматривая аэродром.

Из-за плеча торчала литовка — странное оружие, добавляю мистического ужаса в пейзаж. Выглядел он теперь не как лётчик, пробирающийся в тылу врага, а как какой-то призрак, вышедший из глубин истории.

Начало июня 1937 года. Край летного поля аэродрома франкистов, пригород города Авьола.

Лёха сидел, ссутулившись, среди мшистых валунов, прикрывшись своим уродливым испанским дождевиком, и внимательно наблюдал за аэродромом. Тучи начали расходиться, и с первыми лучами солнца на аэродроме зашевелилась жизнь.