Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья
Шрифт:
— Русский? Из Картахены! Madre mia!
Но нет, видимо в душе сеньора сражалась за светлое будущее и похоже победила внутренние противоречия. Губы её дрогнули, готовые улыбнуться и наконец, глядя на него с каким-то внутренним интересом, она протянула ему серый батон.
Лёха схватил румяный хлеб, быстро кивнул, и тут же вгрызся в хлеб, не заботясь о том, что он ещё обжигающе горячий.
— Спасибо, сеньора. Спасибо. — промычал он с набитым ртом, выражая крайнюю степень благодарности.
Женщина смотрела, как он ест. Медленно
Наконец она улыбнулась, пробормотала что-то себе под нос, развернулась и направилась в глубину дома.
— Подожди! — сказала она и, развернувшись, исчезла в доме.
Лёха, не переставая жевать, внутренне напрягся, готовясь к неожиданностям.
Женщина вернулась и не говоря ни слова, взяла с деревянного стола глиняную кружку, наклонилась к кувшину и налила нашему попаданцу теплого молока. Белая жидкость заплескалась, тонкой струйкой стекая по внутренним стенкам сосуда.
— Возьми, только пей не спеша. Не хочу, чтобы ты подавился раньше времени, русский лётчик! — она засмеялась, обнажив ровные белые зубы, которые ярко сверкнули на загорелом лице.
Мария была невысокого роста, но крепенькая, с сильной фигурой, не лишённой женственности. Её густые, пышные чёрные волосы были собраны в небрежный узел, но несколько непослушных прядей всё равно выбивались, обрамляя лицо. Симпатичное, живое лицо с лёгким румянцем на скулах, небольшой вздёрнутый носик, который придавал её облику чуть игривое выражение, и полные, чувственные губы. Карие глаза смотрели внимательно и цепко, с какой-то лукавой искоркой, будто она в любую секунду готова была подшутить или сказать что-то едкое. Засмотревшись на её формы, Лёха машинально отметил прекрасный третий номер под белой блузкой.
«О чем ты думаешь! Извращенец!» — возмутилась часть сознания нашего туриста поневоле, ответственная за жирки и углеводы.
' И вовсе не извращенец! Тебе бы лишь ржать, тьфу, жрать!! Не видишь ты её внутреннюю её красоту! Вот если бы снять платье…' — попыталась развить интереснейшую тему репродуктивная функция. Но была жёстко забита в дальний угол разума совместными усилиями остальных частей организма.
Лёха протянул руку, взял кружку, осторожно поднёс к губам. Тёплое, густое, с едва уловимым привкусом чего-то свежего и деревенского.
«К чёрту осторожность, а то раньше копыта отбросишь от голода, а не от отравления!» — сделал однозначный выбор в пользу здорового питания наш герой.
Молоко показалось ему необыкновенно вкусным. Он залпом осушил содержимое, провёл рукавом по губам и выдохнул, отметив про себя, что хозяйка дома в общем то очень симпатичная:
— Большое спасибо! Сеньора, вы просто ангел, спустившийся с небес!
Женщина фыркнула, но явно была довольна незамысловатым комплиментом. Она чуть склонила голову
— Ешь, раз уж дошёл. А то не долетишь до своего Мадрида. — в её голосе присутствовал оттенок лёгкой игривости.
Лёха не заставил себя уговаривать. Проворно слопав весь батон до последней крошки, он наконец почувствовал, как в теле разливается приятная тяжесть. Голод отступил, впервые за последние сутки.
Он почувствовал, что должен что-то оставить взамен. Достав и выбрав почище приличный кусок парашютного шёлка, он протянул его женщине:
— Это вам. Хорошая вещь. На трусы, эээ… в смысле на платье… или на что захотите, — почему то обсуждение женских трусов вдруг ввергло его в смущение, — он немного испачкался, но это настоящий шёлк.
Она удивлённо посмотрела на него, затем на кусок парашюта:
— Что ты делаешь? Я не могу это принять, не нужно.
— Конечно, можете! Вы меня спасли от голодной смерти! Я хочут тебе что то подарить, а у меня больше ничего нет. Ну вот ещё есть пистолет, два пистолета, сигареты и зажигалка!
— Но вообще то тебе курить вредно! — сигареты и зажигалка обратно переехали в бездонные карманы Лёхиных галифе. — Да и оружие тебе нельзя тут хранить… Хотя… — он протянул «Беретту» женщине.
Молодая женщина с интересом разглядывала демонстрируемые русским лётчиком предметы. На предложенный пистолет она отрицательно покачала головой, видимо развеселившись, сделала очень наивное выражение лица и уточнила:
— Трусы? Это такие штанишки с оборочками. Их ещё в городе под платье одевают? Извини, я иногда не совсем понимаю твой испанский!
Лёха стал красным как итальянский «помодоро». Или испанский «томате». Точно не известно, что их них краснее.
Женщина расхохоталась и в конце концов взяла подарок. Она прижала шёлк к груди и, смущённо улыбаясь, сказала:
— Спасибо… Правда, очень мило!
После короткой паузы, сказала, слегка смущённо:
— Может, останешься отдохнуть? У нас тут в деревне нет военных…
Лёха задумался. На улице уже темнело, и предложение звучало… Ну, звучало то оно чертовски заманчиво!
Начало июня 1937 года. Аэродром Алькала, пригород Мадрида.
На утро на аэродром Алькала пришла страшная новость, от которой у Кузьмича и Алибабаевича внутри всё оборвалось.
Командира сбили.
Едва не свалившись на месте, они начали выпытывать все известные подробности. Сначала им не верилось, что такое в принципе может быть. Сердце Кузьмича ухнуло в пятки, Алибабаевич сжал пальцы в кулаки. Из пересказа произошедшего они выяснили, что спасая своего товарища, их командир пошёл на таран!
Таран!
— А я вот! Котлетки командир делал! — маленький Алибабаевич растерянно держал в руках судки с пловом и котлетками, словно это могло что-то исправить. Он снова сжал кулаки. — Ну, твой мама!