Муха, или Шведский брак по-русски
Шрифт:
Остаток ночи окрестности местного озера громко оглашались дрожащими женскими криками:
— Петя! Петенька!.. Родной мой!
— Вася! Васенька!.. Дорогой мой!
Вася и Петя наслаждались этими взволнованными голосами, сидя в кустах неподалёку от берега. В какой-то момент Пете стало жалко двух несчастных женщин:
— Всё, Васёк, выходим!
— Сидеть! — скомандовал Василий. — Ты мне такой кайф обломал, какого давно не было! Зачем, спрашивается, было меня дергать за ноги?
— Я же не знал…
— Не знал он! Ну, сдёрнул бы меня
— Ох, Васёк, прости!
— Не высунемся отсюда до утра, понял? Будут знать, как над мужьями потеху делать.
Утром, когда солнце осветило живописные окрестности небольшого местного озера, сторонний наблюдатель мог бы увидеть такую картину. На одном берегу, рядом с кустами на изумрудно зелёной травке, сладко спали, обнявшись друг с другом, два джентльмена в смокингах. На другом почти в идентичной позе почивали две взлохмаченные леди с измазанными тушью щеками, в красивых длинных платьях.
Конечно, увидь Вася с Петей подобное соседство раньше, чем дамы, они бы спешно скрылись, чтобы, может быть, и дальше изображать утопленников. Но уж очень они устали. И физически, и морально. Морально даже сильнее. И потому сон их был глубок. Как у богатырей.
Как назло, в камышах, почти рядом с дамами, вдруг стала покрякивать дикая утка. Сначала тихо, а потом всё громче и громче. То ли селезень её, наконец, подмял, то ли с вечера скушала не то, но стала вопить, гадина, протяжно и истошно. Не своим голосом. Застрелить её мало!
Валя открыла глаза, подняла голову и… вдруг резко затормошила Любу:
— Люба, вставай, вставай быстрей! Ты погляди-ка, где тела наших утопленников всплыли!
… Над безмятежно спавшими Васей и Петей надменно и угрожающе нависли фигуры их благоверных. В руках у Вали и Любы мелко дрожали выломанные прутья.
Валя и Люба посмотрели друг на друга, разом набрали в грудь воздуха и гаркнули единым жутким раскатом:
— Вста-ать!!!
… А в посёлке в это раннее время Федька-гармонист дудел в рожок. Да в рожок, Федька ведь пастух, а гармонь и припевки — это его хобби, в свободное от основной трудовой деятельности время. Под звуки рожка хозяйки выгоняли на улицу коров, чтобы те общим стадом под присмотром Федьки двинулись на пастбище. Бабы задорно переговаривались, Федька балагурил. И вдруг — боже, да что ж оно такое!? — мимо коров, мимо баб и Федьки промчались два помятых джентльмена в смокингах, а за ними две взлохмаченные леди в длинных платьях с разрезами.
Немая сцена.
— Так это ж Петька с Васькой! — опомнилась одна хозяйка.
— И Валька с Любкой! — опомнилась другая.
— Бабоньки! — торжественно сказал ошарашенный Федька остолбеневшим хозяйкам. — Клятву даю: я не я буду, если не прознаю, что это за история такая таинственная сотворяется у нас под боком прямо на наших глазах в родном посёлке. Под заборами высматривать буду, под окнами выслушивать стану, за сараями и сортирами
…Петя в смокинге заскочил в спальню, Валя за ним. Петя в угол, Валя за ним. Подбежала с ходу, развернула, схватила за плечи, пригнула его голову к себе, стала быстро и горячо целовать в губы, щёки, глаза и приговаривать:
— Мой хороший, мой золотой, да как же сильно я тебя люблю, люблю, люблю!.. Ты мой единственный и желанный!
Петя с Валей упали на кровать.
Деревянная спинка кровати, как сумасшедшая, билась о стенку.
… А у Васи с Любой состоялся разговор иного рода. Василий успел спрятаться в маленьком подсобном, не до конца отремонтированном помещении, где находился отопительный котёл. Сидел в смокинге на полу среди кульков с цементом, шпаклёвкой, тут же стояла измазанная засохшим раствором кастрюля, рядом валялся мастерок.
— Значит, она чудная, божественная, неповторимая! А я? — негодующе спрашивала Люба через закрытую дверь.
— Так ведь это же ты и была, Любаша — Василий осторожно выводил разговор в нужное направление.
— Получается, что не я. Мне ты таких слов не говорил.
— Да как же не ты, Любаша? Ты-ы. Я же ведь… — Вася не знал, что придумать. — Я же ведь твою родинку на левом плече сразу усёк. Я сразу всё понял, Любаш, вот честно говорю, но решил продолжить игру. А ты повелась, Любаш. А так бы я ни-ни, ты что!
Прислушался в надежде, что лапша повисла на ушах.
— Брешешь! — послышалось из-за двери. — Муха покоя не даёт?
— Какая муха? — удивился Вася, ничего не понимая. Ему почему-то вспомнилась муха в Петькиной тарелке. Он пожал плечами. — Чего это ты про Петькин борщ вспомнила?
За дверью молчание. Вася вдруг заорал:
— А мне тут сколько ещё голодным сидеть?
— Хорошо, — раздалось из-за двери. Как-то спокойно раздалось, что могло вызвать лёгкое подозрение, но Вася не уловил его. — Борща налить?
– Налить! — приказал Вася. — Со сметаной.
Через какое-то время маленькое окошечко в подсобку открылось. Люба просунула тарелку борща, в которой уже была ложка, подала также кусок хлеба.
— Есть будешь на моих глазах, — сказала Люба. И уставилась на Василия.
— На твоих глазах ещё с большим аппетитом, — миролюбиво сказал Вася.
Зачерпнул, поднёс ложку ко рту и увидел в ней… муху. Возмущённо засопел.
— Что такое? — ласково спросила Люба.
— Испытывать меня решила? Нарочно бросила?
— Конечно. Ты же у нас разборчивый. Чересчур. А вот Петя не разборчивый. Он борщ с мухой съест. Правда, к чужой бабе не побежит. Странное сочетание.
— Это ещё как сказать, — проговорил Вася.
— Ну не знаю, но с тобой надо что-то делать. Хочу, чтоб как Петя стал. Полюса тебе поменять придётся.
— Чего? — не понял Василий.
— Лучше борщ с мухами, Вася, — сказала Люба. — Пока не съешь, не выпущу.